– Конечно отвечает, – возмутилась Марина. – Но я не ложусь для этого на его могилу.
– У вас, видимо, тоньше, чем у меня, слух, и вы лучше меня образованы, – объяснил юноша.
– А вы что?
– А я так и не закончил девятый класс. Приходится теперь припадать к могилам и к иконам, чтобы расслышать их ответ.
– Не думайте, я в школе тоже училась на двойки, – оправдываясь, уверила Марина. – Или вы приняли меня за отличницу? Плохо же вы разбираетесь в людях! – обличила она по своему обычаю преждевременно.
– В людях… – кратко задумался юноша. – Может быть. Но вас. нет, я не принял за отличницу. Разница между нами в том, что вы получали двойки намеренно, с эдаким дуэльным вызовом. Я же всякий раз удивлялся. Я был уверен, что получу пятерку, а получал двойку. Я так и не понял, за что они там ставят двойки, за что пятерки. Мой школьный друг, наоборот, был совершенно уверен, что получит два балла. Взъерошенный, нелепая улыбка, мешковатая школьная форма. Но он получал пятерки и, даже в таком непривлекательном виде, выигрывал математические олимпиады. В нашей дружбе я был отличником, а он – двоечником. Но на самом деле все обстояло наоборот. Я получал двойку и смотрел на своего друга покровительственно; он же, получив вместо чаемой двойки опять пятерку, не знал, куда деваться, шнырял виноватыми глазами, тискал свою улыбку, как грязный носовой платок… Он отправился в МГУ. А я, отчаявшись разобраться в пятибалльной системе, оставил школу еще в девятом классе.
– Вы – философ. Причем в античном смысле, – поняла Марина.
– Как Платон? – взволнованно поинтересовался юноша.
– Ну что вы! Вы скорее Анаксимен, берете всё из воздуха.
– Я? – изумился юноша.
– Ну не я же!
– А вы что?
– Я Кьеркегор. Но с другим знаком.
– Вот видите. А я в чем-в чем, а в знаках совершенно не разбираюсь. Плюс, минус, а ведь есть еще множество других знаков.
– Есть. Знаки сплошь и рядом, я вам доложу… Только если Кьеркегор провозглашал страх и трепет, то я, наоборот, бесстрашие. В остальном мы с ним практически не отличаемся: тот же мнительный юмор, та же брезгливость.
– А о каком бесстрашии вы толкуете?
– О том самом, – заверила Марина. – Не герой совершает подвиг, а подвиг совершает героя.
– Выходит, я герой?
– Отчего же?
– Я не намеревался засыпать на могиле. Я не намеревался совершать этот скромный подвиг, но он совершил меня.
– Вы опять, как в школе, перепутали знаки. Но не бойтесь, я не поставлю вам двойку.
– А что же тогда поставите, пятерку? – посмотрел моляще юноша.
– Нет… Ох уж эти тщетные надежды на банальное чудо. Четверку с плюсом.
– Опять знак.
– Как тебя зовут, брат-философ?
– Василий.
III
Юля гуляла во дворе со своей четырехлетней дочерью Аллочкой. Муж сидел дома. Девочка мирно копошилась в песочнице. Юлина плоть напевала странный будоражный мотивчик, мотивчик предвкушения. Но сейчас азарт этот Юля сводила к материнскому догляду. Она нежно и радостно наблюдала за дочкой. Аллочка увлеченно копалась вроде бы, но глаза ее, которые она поднимала к матери, оставались пустынными, как дальний угол двора. Мать посматривала то в дальний лиственный, словно подвешенный, угол, то на дочку, словно сноравливая чье-то появление оттуда. И не замедлил этот кто-то явиться из подвешенного кленового угла. Белый воротник поверх рыжего пиджака, червонная хвойная борода, между плотных игл накипает белая смола плоти. Юля сама преступно потупилась, ее глаза занялись огоньком.
