Как хищная птица, дед нырнул, разрубив руками воду, выбросил внука со дна в лодку. Тот и не нахлебался почти. Так замечтался, словно и в лодке уже не дышал, так замер в мечтах.
Когда Штурвалов наведывался к Чашниковым в Челноки, где сам раньше, иногда и теперь жил со своей семьей, дед подшучивал над ним. Лука смеялся вместе со всеми.
Сидели на террасе.
– Николай, – спросил Чашников, – почему бы тебе не жениться на Астре? Ты так любишь Луку, он тоже тебя любит. Степан все равно с ней не живет. Он, я думаю, не будет против. А то что ж она кукует одна? Устраивает у себя какие-то сомнительные сектантские сходки. Ты бы, Николай, взял бы ситуацию под контроль.
Николай обморочно откинулся на спинку стула и попытался ответить язвительно стихами:
– Ты-ы ска-ска-з-з-з.
– Может быть, Лука прочтет? Он ведь на зубок знает твои сочинения, – предположил Чашников. – Как, Лучик, ты готов? Ты понял, что затеял читать дядя Коля?
Лучик с готовностью кивнул и, улыбаясь, прочитал:
Ты сказала, что пахнут укропом
Поцелуи и ласки мои,
А слова мои пахнут сиропом, —
Чем попробуй тебя замани!
Кабы ласки Дышали сиропом,
А слова отдавали укропом,
Вот тогда б мы с тобой в унисон
Погрузились в счастливейший сон.
– Так, значит, были уже ласки и поцелуи? А укроп, Николай, это ничего. Укроп это не так плохо. От других навозом разит, они и то с женским полом не теряются, большим успехом пользуются у прекрасной части человечества. А ты укропа постеснялся.
Лучик смеялся. Прочитал с насмешкой не авторской, а над Штурваловом, хотя надо-то было выделить штурваловскую насмешку. Эх, мальчик, мальчик. Оскорбленный Штурвалов выкинулся прочь. Стремительно, словно падал параллельно земле через холодную сирень за калитку, соскальзывал сквозь сирень с земного шара. Лука беззаботно смеялся на сияющей в хрустальных сумерках террасе.
Штурвалов на лето замкнулся в своем заикании, ожесточился в кромешном вдохновении. Следил за Лукой из леса. Лука чувствовал эту слежку и начинал своего дядю Коля побаиваться. Боялся, что тот и ночью заглянет к нему в окно.
Но под осень счастье, помешкав, возвращалось. Дядя Коля приносил в Горбыли букет астр с намеком на верность Астре, а значит, Луке. Лука шел с этими астрами в школу.
Надо признать, что Иван Чашников извинился перед Штурваловым. Пошел он как-то по грибы. Тут как тут Штурвалов.
– Сколько же мухоморов, Николай, просто сплошные мухоморы, куда не ступи! – обратился Чашников так просто, словно и заходили в лес вместе. – А красавцы какие! Вот и пойми, что такое красота. Как живешь, Николай?
– Я-я жи-жи.
– Ты счастлив?
– Сча-щ-с-т.
– Я тоже очень счастлив. Но вот, посуди сам, разве не счастье созерцать эти же мухоморы?
– Счаст.
– Ты вот бродишь среди них, потому что счастлив, и счастлив, потому же самому. Ведь так?
– Так.
– Но если мы вместе начнем расхаживать среди мухоморов, не глупо ли это будет выглядеть?
– Не д-д-д…
– Вот потому, наверное, и говорят: «Дураки народ счастливый». Неужели мы дураки с тобой, Николай? – изумился Чашников.
– Скор-р-р.
– Дураки! – подтвердил Чашников. – Умные, они и не видят этих мухоморов. Казалось бы, как не увидеть! А они не видят. Пораньше встают, высматривают неприметные боровики, подберезовики, маслята. А мы с тобой, Николай, приходим под вечер и одни мухоморы в жизни видим. И рады. Дурак красному рад. А тут еще красное в белый горох! Вот оно, счастье-то, а?.. – пожаловался Чашников.
