Ее признали невменяемой и отправили на лечение. Игорь похоронил отца, запер родительскую квартиру и сгинул. Зоя Ильина с ним более не общалась…
Борис замолчал.
– Трагическая история, – вздохнул я. – А что с женой Игоря? Когда она умерла?
Секретарь откашлялся.
– Сидоров женился на сироте Анне Кочетковой. Она родила девочку и скончалась. Отец Дионисий уехал с ребенком в Бойск, куда его определили служить. Это все.
Я вдруг ощутил беспокойство. Попытался понять, откуда оно, но тут на пороге столовой возник Фред и заорал:
– Боря! У тебя в загашнике рассол есть? Ваня! Вот теперь ты суперски выглядишь!
Я хотел было сказать: «Спасибо, Фред, вы тоже выглядите замечательно», но меня смутило слово «теперь», и я спросил:
– Раньше я был совсем плохой?
Фред плюхнулся на стул и схватил стакан, поданный Борисом.
– Не сказать, что урод, но видок был тоскливый, аж плакать хотелось. Совсем без изюминки внешность, прическа, как у деда древнего. А когда я тебя постриг…
– Что ты со мной сделал? – отбросив от неожиданности вежливое «вы», осведомился я.
– Ребрендинг, – объявил Безумный Фред, одним махом осушая стакан. – Ух, как забирает! Боря, повтори. Ой, ой, пардонте…
Фред бросился в коридор в сторону туалета, а я посмотрел на помощника.
– Борис!
– Да, Иван Павлович, – быстро отозвался секретарь. – Чем могу служить?
Я встал.
– Когда я вошел в столовую, вы подпрыгнули на стуле и воскликнули: «О господи! Ну и ну!» Я подумал, что ваша необычная реакция при виде меня является простым испугом от моего неожиданного появления – я шел босиком, вы не слышали звука шагов. Но сейчас у меня зародилось сомнение: может, вас поразил мой внешний вид? Как я выгляжу?
Борис опустил взор.
– Вам идет. Хотя… В самом деле необычно, креативно. Молодежно!
Я пошел в ванную, глянул в зеркало и икнул – на меня смотрел мужчина с очень короткой стрижкой. И все бы ничего, но торчащие дыбом волосы имели ядовито-розовый цвет.
В Бойске я оказался около часу дня. Подъехал к церкви и залюбовался на нее. Старинный храм с высокой колокольней, белыми стенами и золотыми куполами выглядел благостно.
– Какая красота, – сказал я женщине, которая подметала дорожку, ведущую ко входу в церковь. – Когда был возведен храм? Похоже, он очень старый.
Тетушка молча продолжала орудовать метлой. Я решил, что она меня не расслышала, и громко повторил свой вопрос. Но ответа так и не дождался.
– Тысяча шестьсот какой-то год, – вдруг раздалось у меня за спиной.
Я обернулся и увидел полную даму в бархатном пальто с меховым воротником.
– Точную дату не назову, – продолжала незнакомка. – В те времена тут жил барин по фамилии Толстоногов. Батюшка – отец Дионисий, светлая ему память, – рассказывал, что дворянин очень хотел своих крепостных от пьянства избавить, вот и возвел церковь. Икона в ней висела, от винопития спасавшая. Но архитектор, который храм строил, сам любил залить за воротник, запил и утонул в Тараканке. Это речка наша, тут неподалеку течет, очень опасная, глубокая и с омутами. Пришлось Толстоногову другого зодчего нанимать, тот работу и завершил. А поскольку два творца здание строили, оно в разных стилях вышло. Колокольня вообще вроде платья с чужого плеча.
– А мне очень нравится, – улыбнулся я.
Женщина с метлой развернулась и ушла.
– Вы не местный, – отметила моя собеседница, – из Москвы.
– Верно, – согласился я.
– Не обращайте внимания, – вздохнула незнакомка, – с тех пор как у Брякиной сын пропал, она ни с кем не разговаривает.
