– Молодец, хоть это ты понял, – усмехнулся Маркелов. – И дело даже не в том, что в обозримом будущем никакого коммунизма не будет, – воодушевился Андрей. – А в том, что если даже человеку дать все, что он захочет, счастливее он от этого не станет, скорее даже наоборот. Я заметил, что если ты страстно хочешь получить какую-то вещь, и тебе кажется, что от этой вещи зависит твое счастье, то, когда ее получишь, радость продолжается очень недолго, и вскоре эта вещь даже начинает тебя мучить. Вначале ты боишься ее потерять, потом она начинает стареть и портиться – да к тому же, у кого-то всегда есть нечто лучшее, ты начинаешь хотеть то, что есть у другого – и так до бесконечности.
Я, например, когда-то мечтал о часах, а когда их мне подарили, то меня стала расстраивать каждая царапина на стекле, а затем выяснилось, что у многих в классе часы гораздо лучше, а у Вовки Климова – у него отец все время по заграницам мотался – была даже настоящая японская «Seico», да и вообще много такого, о чем каждый из нас даже мечтать не мог: стереомагнитофон, джинсы. Но мне все время казалось, что хоть он жутко гордился всем этим, почему-то счастливее других не был.
Сейчас я совсем запутался, может быть, смысл в творчестве, в настоящей любви? Ну а если говорить об истине – мне кажется, на этот вопрос вообще невозможно ответить.
– Хорошо, попробуем подойти к вопросу по-другому, – чуть прикрыв глаза, снова заговорил Маркелов. – Для чего ты родился и куда идешь по своему жизненному пути? Я имею в виду не твою будущую профессию, а гораздо масштабнее, если учесть, что в конце тебя, как и любого из нас, ожидает могила.
Андрей смутился еще больше:
– Ну, наверное, туда, куда и все – в будущее…
– Прекрасно, – усмехнулся Маркелов. – Дело в том, что будущего нет… Когда оно наступает, то превращается в настоящее, а настоящее, как ты сам изволил заметить, удовлетворения никогда не приносит. Мы можем сколько угодно мечтать об этом будущем, но когда оно становится настоящим, то, как правило, нас разочаровывает, и мы уже видим на горизонте новое будущее – и так всю жизнь.
Заметь, прошлого тоже нет, в реальности есть только настоящее, но поскольку прошлое прошло, будущее не наступило, то и реальность настоящего совершенно неуловима и неизмерима никаким отрезком времени. Вот и выходит, что, с точки зрения человеческой логики, наше восприятие жизни – это вообще сплошная иллюзия, или, как индусы говорят, Майя, поскольку на самом деле ничего нет.
Теперь по поводу того, что ты идешь туда, куда и все. Наверное, под понятием «все» ты подразумеваешь человечество в целом, либо, на худой конец, свою страну, руководство которой пытается внушить нам, что оно знает, куда мы все идем, и знает, что для этого надо иметь и делать.
– Да, наверное, так, – ободрился Андрей.
Маркелов снова усмехнулся:
– Ты видел картину Питера Брейгеля «Слепцы»? Там изображена компания слепых людей, и каждый держится за плечо последующего, а первый вот-вот скатится в овраг. По-видимому, у каждого из них есть уверенность, что идущий впереди знает, куда идет, а у всех вместе создается иллюзия, что они идут по правильной дороге. Наверное, это было бы справедливо, если бы всех их вел зрячий. Прекрасная аллегория пути человечества в целом: в действительности наши руководители – такие же слепцы, как и каждый из нас.
В одной из записных книжек литовского художника Константинаса Чюрлениса есть такая запись. В точности я ее не помню, но смысл заключается в следующем: я шел в веренице людей, и шествие было длинным, как вечность. И в то время, когда первые в шествии выходили к реке, другие шли по полю, а хвост терялся в лесу. «Река, река!» – кричали первые. «Поле, поле!» – кричала середина. «Лес! – говорили последние, – мы идем по лесу и не видим ни поля, ни реки». – Они не знали, что идут в конце шествия.
