Астрологический суд - страница 15



Оля побрела в первый вагон, по дороге рассматривая пассажиров и пытаясь сравнить их с теми, которые были на картине. На стене около туалета нашла расписание. Узнав время следующей остановки, вернулась на свое место.

Еще целый час.

– С пробуждением! – радостно воскликнула Оля, заметив, что ее попутчица проснулась.

– Спасибо, – ответила она, зевая.

– Валентина Михайловна, я никогда раньше стихи не писала, а только что вот, пока вы спали… Как-то засмотрелась на дорогу и написала… Послушаете?

– Конечно, – без особого энтузиазма откликнулась учительница.

Нелестные выводы, которые сделала Валентина Михайловна об Оле, были недалеки от действительности. Ведь трудно не согласиться с пословицей: «Каков человек, такова его речь». Валентина Михайловна не задавалась вопросом об искренности собеседницы, поэтому принимала все, что Оля сообщала о себе, за правду.

Оля открыла тетрадь, нашла страницу со стихотворением и стала читать:

Ночь. Мороз. Метель. Сугробы…
Во дворе – убогий гроб.
Трое выйдут из берлоги —
Проводить беднягу чтоб.
На салазках по старинке
Отвезут к немым крестам,
Отпоют в морозной дымке
И вернутся по местам,
Чтобы снова час за часом
В окна мутные смотреть,
Ждать обоз и звать напрасно
Глупую старуху смерть.
Завтра. Утро. Взгляд безумный.
Лом. Салазки. Теснота. Снег.
Оскал из окон лунный.
Угол. Новая доска.
Кто кого? И с ветром горьким
Станет на спор он реветь,
На пол упадет у койки
И не сможет умереть.

– А ну… дай-ка, – попутчица протянула правую руку к тетради, левой надевая очки. – М-м-м… путь… угу-угу… м-м-м… ной дымке… угу-угу… угу-угу… Что ж, стих недурен, – довольно сдержанно заключила она. – Но требует правки… Не писала, говоришь, никогда?

– Ага.

– Это заметно… – Валентина Михайловна откинулась на спинку сиденья. – Вот смотри, что это за рифмы? Они же у тебя все примерные! Сугробы – берлоги, часом – напрасно, теснота – доска… Это же не рифма…

– Но я думала, в стихе главное – смысл… – оправдывалась Оля.

– Если главное – смысл, незачем ограничивать себя сложностями формы. Пиши прозаические, не художественные тексты, – посоветовала попутчица.

– Но, в общем, звучит же как стих? – упиралась Оля.

– Этого недостаточно! У твоего стихотворения нет ни запаха, ни цвета, ни звука… Как будто ты вовсе не о былом пишешь… Вот смотри, как у Сергея Александровича:

Топи да болота.
Синий плат небес.
Хвойной позолотой
Вззвенивает лес.
Тенькает синица
Меж лесных кудрей,
Темным елям снится
Гомон косарей…

– И так далее. Здесь все: и рифма, и образ… Перед тобой возникает целая картина… Знаешь, ведь даже если ты пишешь о смерти, в твоем стихотворении должна быть жизнь… Ты это дело не бросай все равно. Может, когда-нибудь получится, – заключила Валентина Михайловна, закрыла глаза и через несколько минут снова уснула…

Проснуться через двадцать семь минут, – сказала про себя Оля и тоже закрыла глаза.

Три минуты до остановки. Оля открыла глаза.

Как в аптеке, – подумала она, взглянув на часы.

– Валентина Михайловна! – тихонько произнесла Оля.

– Да? – попутчица резко подскочила.

– Простите, пожалуйста… Я думаю завтра домой возвращаться. Подруга, к которой еду, далеко от вокзала живет. Я решила на пригородной станции на электричку сесть, а вот расписания не знаю. Вам не сложно будет посмотреть, во сколько электричка будет отходить?

– Посмотрю, конечно, – Валентина Михайловна снова откинула голову на спинку сиденья.