Ать-два, левой… - страница 4

во! – сразу сказал Саня. – Поступили, что ли?» – «Ага, – кивнула Валя, – будущий инженер-строитель – Валентина Зотова». – «А я – Саня, можно Саша, можно Шура». – «Я Миша Ушац». – «А это Люсенька…» Люся уже обляпалась мороженым, но было так весело, что такая мелочь, как испачканное платье, не могло никому испортить настроение. Они как-то быстро нашли общий язык, Саня принялся рассказывать историю МАРХИ и про усадьбу Ивана Воронцова, что здесь сначала хозяйничали медики, затем строгановцы, и вот с 1933-го года – они, архитекторы, истинные хозяева. Вдруг неожиданно начался ливень, и ребята разбежались в разные стороны, кто куда, а Валя с Саней так были увлечены беседой, что остались стоять под ливнем. Затем, вымокшие до нитки, решили всё-таки отправиться домой, и тут оказалось, что они живут на Таганке, в соседних дворах…

Неожиданно хлопнула дверь. Валя вздрогнула, она почти заснула, но, услышав шаги матери, обрадовалась, встала, скорее вскочила, подбежала к ещё не успевшей снять плащ матери, обняла и зарыдала в голос.

– Санечка ушёл добровольцем. Сегодня утром проводили с тётей Таней…

– Господи, да что же это такое? Уже и дети уходят…

Мать прижала Валю и тихо-тихо, как в детстве, стала что-то напевать ей. Затем она разделась, поставила чайник на буржуйку, из буфета вытащила большую банку с липовым цветом, так заботливо припасённого, высушенного летом, чтобы хватило впрок на зиму.

– Валюш, я карточки отоварила, и вот, погляди, что есть, – мать вытащила из кармана плаща завёрнутую в вощёную бумагу банку мясной консервы. – В сумку даже не поместилась – такая большая банка. Наградили нас, химиков. Сейчас разрабатываем на комбинате антибиотики, ну и прочие препараты, которых раньше не было. Это поможет от тяжёлых ранений и от болезней, спасёт жизни, сотни, тысячи.

– Вы, прямо, как будто не мясной Микояновский, а медицинский.

– Ну а как же? Нам, химикам, только лабораторию дай, а мы уже найдём применение.

Мать отвлекала разговорами Валю и видела, что та потихоньку пришла в себя. Взяла консервный нож и, вскрыв тушёнку, нарезала её тонкими колечками.

– Как пахнет вкусно! Хорошая у тебя, мам, работа. Думаю, выживем.

– А то! Просто обязаны! Вот война закончится, отец вернётся, будет как раньше.

– Как раньше… – вздохнула Валя. – Думаю, как раньше, уже никогда не будет.

Галина Васильевна, мать Вали, и Иван Николаевич оба были химиками. Познакомились на заводе, поженились и жили-не-тужили, растили дочь. Жили как все в самой надёжной и лучшей стране на свете. Иван, убеждённый коммунист, ушёл сразу в 1941-м, первое и последнее письмо пришло от него в декабре того же года, маленький помятый слегка потемневший треугольничек: «Жив-здоров, воюю. Берегите себя и верьте в победу. Обнимаю крепко. Иван». Галина бережно сложила треугольник и убрала в шкатулку. Так оно там и лежало: одно-единственное письмо.

Ночью раздался вой воздушной тревоги, подло, исподтишка люфтваффе напоминали о себе, угрожающе кружась над спящим городом. Валя с матерью встали, и устало посмотрели друг на друга.

– А ну их к чертям собачьим, – сказала мать, – никто вас не боится! Понятно? – и она погрозила кулаком. – Валюш, ты иди, а я дома останусь. После двух бессонных ночей я и так полуживая, – мать усмехнулась, – ну, буду совсем неживая, если попадут.

– А я не пойду одна. Надоело. Надоело бояться этих нелюдей.