Но перевес сил тогда был на стороне врага. Командир взвода погиб от немецкой пули. Егор остался один, принимая весь удар на себя. Он отчаянно отстреливался до последнего патрона и, вероятно, сгинул бы, если бы не удар артиллерии родного полка по немецким укреплениям, что вынудило преследователей отступить, оставив его в покое. Земля и небо, казалось, смешались при сильнейшем артналете, что сметал и перемалывал все вокруг разрывами тяжелых снарядов. А на фланге начали свою отчаянную, на грани смертельного риска, атаку морские пехотинцы, бригада которых совсем недавно усилила своим присутствием части Красной Армии на этом участке фронта.
Раненый, истекающий кровью, Егор видел их стремительный бросок в сторону немецких окопов, когда ребята, порою облаченные только в тельняшки, громко и хрипло выкрикивая свою «полундру», в полный рост шли на изрыгающие огонь вражеские пулеметы.
Он уже начал прощаться с жизнью, вспоминая родителей и думая о том, как они будут чувствовать себя после получения сведений о гибели сына, как будут страдать, вспоминая о нем.
Но помощь пришла совершенно неожиданно, совсем не оттуда, откуда ее можно было ждать и надеяться на нее. Раненый моряк из той самой бригады морской пехоты, что вела атаку где-то на фланге, неожиданно появился как из-под земли неподалеку от разведчика. Сдавленным голосом, из последних сил Егор позвал его на помощь. Огромного роста, весь перетянутый окровавленными бинтами, утопая почти по колено в глубоком снегу, громко матерясь и ругаясь, тот шел неведомо куда, заблудившись в поисках направления к позициям своей бригады. Он наткнулся на лежащего в низеньком овражке умирающего Егора, схватил его за ватник на груди, оторвал от промерзшей земли и поволок за собой. Через некоторое время он вышел сам и вынес раненого бойца к траншеям стрелкового полка той самой дивизии, где служил Егор, и передал его дежурившим на передовой солдатам боевого охранения…
– Это не моя медаль! – ответил разведчик старшему сержанту и положил новенькую, отдающую серебряным отливом награду перед ним, после того как подержал ее в ладони, любуясь, словно редкой ценностью.
Каманин недовольно поджал губы и отвел взгляд от Егора.
– Моя еще впереди будет, – сказал Щукин. – Война не завтра закончится. На мой век медалей хватит. К тому же документ на твое имя выписан, значит, медаль твоя по праву.
– По праву она, брат, твоя! – резко перебил Егора Каманин. – Твоя заслуга в ней. Только твоя. Если бы не ты, не видать ни полку, ни дивизии того «языка». Нас всех наградили. А тебя – нет!
Старший сержант смотрел на парня пронзительным взглядом. Он негодовал, злился, а потому не знал больше, чем оправдать отсутствие награды у того, кого считал самым достойным ее. Выдержав небольшую паузу и не найдя, что еще сказать по поводу несправедливого отношения к Егору начальства, негромко произнес:
– Вообще, говорят, командующий фронтом когда-то обещал за взятого в плен офицера даже вручать ордена.
– Да я лично к комполка пойду! О тебе расскажу. До комдива дойду! Перетряхну там, в штабах, всех! – неожиданно замахнулся для удара по столу кулаком Панин, но так и не сделал этого, а просто, махнув рукой, отвернулся в сторону.
– До комдива? – словно эхо тихо повторил за ним Егор. – Не уберегли, значит, Пал Никитича?!
Панин и Каманин молчали в ответ, будто бы чувствуя свою вину в том, что погиб командир их дивизии.
