– За что, господин с-следователь? – упавшим голосом спросил Григорий.
– Вы поднадзорный, господин Котовский. Понимаете? Под над-зо-ром, – подняв вверх указательный палец, произнёс по слогам следователь. – Вас выпустили из тюрьмы до срока с тем, чтобы вы одумались… а вы что ж, снова за старое? Придётся вам, уж не обессудьте, досидеть эти самые… э-э… недосиженные два месяца. Да-с.
И вот снова кишинёвская тюрьма, снова «грабительский коридор», но Григорий уже не выглядел мальчиком для битья. Ему как-то попалась брошюра какого-то барона Кистера, где в доступной форме описывались приёмы борьбы и незнакомого для Григория вида спорта – бокса. Бокс его так увлёк, что он стал ежедневно практиковаться: молотил воображаемого соперника или раздавал зуботычины попавшимся на краже леса молдаванам, не переставая при этом закалять себя, свой организм. Поэтому подвалившихся было к нему в камере с «интересными» предложениями арестантов он так отделал, что сразу заслужил уважение в уголовном мире – Котовский уже не желторот!
Как-то на прогулке, во внутреннем дворе тюрьмы, к нему подошёл один из арестантов.
«Так себе… плюгавый», – сразу оценил его осторожный теперь уже Григорий.
– Господин Котовский… если не ошибаюсь? – вежливо спросил арестант.
– Он с-самый, – также вежливо ответил Григорий. – С кем имею ч-честь?
– Дорончан… Самуил Дорончан.
В кишинёвской тюрьме был ещё и «политический коридор», где отбывали срок политзаключённые. И в Дорончане Григорий сразу определил этого… политического.
– Ч-чему обязан? – всё так же вежливо спросил Григорий.
– Давайте отойдём в сторонку… разговор есть.
– А вы храбрый человек, – осторожно польстил «в сторонке» Дорончан. – Наслышаны, наслышаны… как вы этих уголовников.
– Не люблю н-наглых…
– И несправедливых, – докончил за него Дорончан.
– Д-да… и несправедливых, – согласился Григорий.
– Так ведь и мы, ежели угодно-с, тоже против несправедливости.
– А к-кто это мы?
– Анархисты*…мы считаем, что мир устроен несправедливо. Одним всё можно, им подавай все блага жизни, а другим что? Кукиш! Одни обречены властвовать, богатеть, а другие бедствовать… несправедливо, ведь так-с?
– Т-так, – согласился Григорий, силясь понять куда клонит политический.
– А раз так, то мы и хотим, чтобы тот, кто был ничем, стал бы полновластным хозяином всего…
– А к-как, как это сделать? – живо заинтересовался Григорий.
– А просто, – охотно делился партийными секретами Дорончан. – Честно делиться благами с народом, а если не захотят-с… богатеи – отобрать силой в пользу бедных.
– И к-каким же образом? – засомневался Григорий. – Кто ж добровольно отдаст н-нажитое? Опять же, на стороне б-богатых сила, а у народа что – д-дубина?
– Да, – согласился политический, – дубина. А ежели народ убедить, чтобы ахнул этой дубиной? О-о, этим, во дворцах, уверяю вас, небо с овчинку тогда-с покажется! А убедим мы, анархисты… я вам, Григорий, – незаметно перешёл на доверительный тон политический, – откровенно скажу: чтобы достичь такого результата, нужны всего, как сказал Фридрих Великий, три вещи – деньги, деньги и ещё раз деньги.
– Д-деньги на что?
– На революцию, Григорий, на вооружённое восстание против угнетателей, которые понимают только язык силы… да ведь и вас, уж извините-с, эти богатеи сделали изгоем.
В самую точку попал Дорончан! Глаза Григория потемнели, сузились, и анархист поспешил закрепить успех:
