С той поры стал поглядывать Матвей на островок с домом и садом – загородный дом Ефремовых, названный по красной крыше «Красным куренем», мимо атаманского дворца со службы домой ходить. Наденька Ефремова, сидящая где-то за крепкими стенами, обольстительная, ласковая, манерная, казалась ему красивой, как «азовский цветок» на атаманском подворье. Ходили слухи, что сватать ее будут из царского рода, на худой конец – за какого-нибудь князя.
При всем самомнении и мальчишеских громких победах понял Матвей, что не по себе дерево рубит, но раз уж влез, отступать не мог. И уверился незаметно, что другой дороги нет. Пристально вглядывался в являющуюся мимолетным взорам ефремовскую дочку. Выражение безмятежности на девичьем личике убивало все надежды. Еще не заговорил он с ней, и имени она его не знала, а уже терзала юношу болезненная ревность – вдруг она найдет лучше меня?
Раз удалось завлечь ее словом, задержала она взгляд на молодом казаке. Поговорили ни о чем. Умна, осторожна, поулыбалась застенчиво, никакого превосходства не выказала и упорхнула за высокую стену. Матвей с тех пор только о ней и думал, и на службе и дома места не находил. Все мерещилась ее улыбка – мягкая, нежная, сладкая… По дому все дела забросил.
И Наденька Ефремова, вызнав у подруг, что это за юный урядник крутится за высокой стеной атаманского подворья, обомлела. Выдали радостные подруги, что это первый бабник среди молодых, не расписанных еще в полки, перечислили, привирая с перехлестом, все его победы.
С тех пор кратковременные, летучие встречи с Матвеем Платовым стали главным в жизни Наденьки. Всю неделю она думала об этом, сомневалась, колебалась, строила догадки. Раз в день, а то и в два дня она в одно и то же время встречалась с ним взглядами, краснела и пряталась и вновь думала, мечтала, сомневалась. Иногда страшные фантазии уводили ее далеко и казались уже свершившейся жизнью, и она негодовала на соблазнившего и бросившего ее юношу, вскрикивала и размахивала руками. Потом вспоминала, что все это выдумала, ничего и не было. Так, вроде сна…
К тому времени отец Матвея, Иван Федорович, обнадеженный царской лаской, начал было хозяйство поднимать. Поставил его Ефремов собирать с малороссиян подушный оклад – дело как будто выгодное. За эти годы они с матерью еще троих сыновей нарожали, но добра не нажили.
Как ушел отец с полком на службу, на Матвея хозяйство навесил: рыболовные заводы и лесной склад. Хозяйство в молодых руках не спорилось и вообще на ум не шло. Мать ругалась:
– Все б ты алатырничал, все б спал да гулял…
Он отмахивался:
– Я на службе, некогда!
– Да какая служба?! Балычница не коптит совсем. Сбегай погляди, что там такое.
Матвей рыбалить – и любитель и мастер. Это – когда сам, а на других глядеть радости мало.
– Ладно, сбегаю…
Вечером опять:
– Чего там?
– Где?
– Да на заводах?
Матвей, хлебая борщ с осетром на лещовой юшке, пожимал плечами.
– Ах ты, аманатово дитё, такой обманщик…
Брала Ларионовна младшего, Петеньку, на руки, сама шла к Протоке, голопузые Стешка и Андрюшка плелись следом.
– Бери коня, сбегай на Аксайский стан…
Заводы платовские – простые сараи, где нанятые люди разделывают, солят, сушат и коптят рыбу. Таких у Черкасска и на Азовском стане множество. Запах удушливый. Сухая рыба кучами без присмотра лежит. Грузи да вези. Хохлушки и калмычки новые партии чистят и развешивают сушить на жердях меж сараями.
