Поднаторевшие в придворных интригах и внутренних донских дрязгах карьеристы оценку войсковому атаману Матвею Платову давали жесткую и нелицеприятную: когда он умер, половина Войска Донского «ура» кричала – тщеславный вор, матершинник, карьеру на бабах сделал…
Первая жена – дочь атамана Ефремова, вторая…
Но мы Платову симпатизируем. Он – наш, казак. Так что давайте усомнимся, что женился Матвей Платов на Наденьке Ефремовой ради карьеры (да и какая может быть карьера, если сам Ефремов в то время уже в опале был), и придумаем – благо это в наших силах, – какую-нибудь романтическую историю. «Дружить с детства» они, конечно же, не могли. Тайна рождения человека соблюдается черкасней. В баню женщины с детьми ходят в особом банном фартуке, чтобы дети не смотрели. Мальчишки и девчата в Черкасске держатся порознь, стыд и срам вместе играть. Обычай этот – говорят, татарский, – среди юной черкасни нерушим и вечен. Сверстники любого засмеют. Потом наверстывают, когда подрастут. Матушка Меланья Карповна наверняка рассказывала дочке Наденьке, когда та в возраст вошла, что при дедушке Даниле Ефремовиче специально в воронежскую консисторию таскали тех, кто четвертым браком женат. Меняли казаки жен с черкасской лихостью и легкостью, как заезженных кобыл: «Не люба. Кто желает, пусть берет»[21]. Но в отроческие годы – ни-ни.
Да и служба с малых лет мешала. Зачастившая при Степане Ефремове в столицу донская старшина насмотрелась и по примеру русских дворян стала потомков своих детьми записывать в полки или в Канцелярию на службу. Кто для виду, чтоб дитя в списках значилось, а кто и всерьез стал детвору и выростков приучать. Дел всем хватит. То целым полком на покос, то за рыбой, то малороссиян сгонять, то за Дон на бродах караулить. Весь Черкасск постоянно при деле. Дети казачьи и старшинские поначалу служили охотно, деловиты, серьезны. Нет никого серьезнее играющих детей. Раньше всех прибегали на службу, позже всех, уже после обеда, окольными путями, провожая друзей, расходились по домам.
Постепенно веселая игра превращалась в обыденную службу. Являлись с утра в Канцелярию и, поскучав, смывались домой десятилетние есаулы Ефремовы и Грековы. Но другим, с малолетства записанным на службу, Войско особо не попускало. Грамотных, «писучих» выростков оставляли при Канцелярии исправлять письменную работу, посвящали во все внутренние тяжбы и многие интереснейшие и самонужнейшие дела, а неграмотных и драчливых, вроде Матвея Платова, употребляли «подай – принеси, стой там – иди сюда». Самое интересное, когда посылали в патрули, по-казачьи, в разъезды, пристегивали по два – по три к взрослым казакам.
По-бирючьи рыскали они вокруг города на ближних подъездах и на дальних, всерьез всматривались в полуденные блики степи в сторону Кубани, населенной в то время татарами и черкесами, и в закатные краски на крымской стороне. От соседей всего можно ожидать.
И врага надо знать и его оружие, потому рассказывают старшие младшим, что стоят против донских казаков многочисленные черкесские роды: шегане, жане, мамшуг, бесней, кабартай. И татарвы не счесть: улу-ногай, кечи-ногай, шейдяк-ногай, урмамбет-ногай, ширин, мансур, сержут, манкут…
Оружие крымское и ногайское от казачьего не отличается. Все – одного производства. Разве что кистени татарские казаки носить перестали. Своего оружия на Дону никто не делает, оружейники из добычи отбирают, подправляют, снимают с турецких ружей амулеты, пропускают медянку сквозь ствол
