Парень смутился и, пока она убирала за собой, не смел смотреть в окно. Чтобы как-то замять неприятную ситуацию, он попытался сделать звук своего телевизора громче, но в смятении перепутал регулятор и нечаянно сменил частоту. Картинка вновь стала синей, полностью потеряв стабильный сигнал. Платон с досадой вертел ручку, стараясь вернуться на нужный канал, но ничего не находилось, не появлялась вообще никакая лекция. Разжав уже затекшие пальцы, он принялся бить по телевизору второй рукой, пытаясь избавиться от шипения и помех, изредка дополняемых возгласами читавшей комиксы Лизы:
– Вуооо!.. Вжух… Тремс!..
Соседка Лия уже вернулась за свой столик, склонила голову на левую руку, стыдливо закрывая лицо распущенными пшеничными волосами, и пыталась делать уроки, а у парня никак не получалось настроиться на какую-нибудь лекцию и отвлечься. Внезапно после очередного удара ладонью по экрану телевизора перед ним возникло пятнистое лицо дряхлого, морщинистого человека, совсем не похожего на преподавателя, по крайней мере практикующего. Оно занимало собой весь экран, не позволяя разглядеть антураж и вообще хоть что-нибудь позади. Старик говорил непривычным для лекций нервным голосом, похожим на шепот.
– Если меня кто-то слышит, я Станислав Шпильман и я все еще жив.
Платон удивленно замер, боясь пошевелить прислоненными к телевизору руками. Он оглянулся по сторонам, но увлеченную комиксами сестру или стыдливо закрывшуюся соседку ничто не могло отвлечь. А голова старика продолжала без выражения нашептывать слова, монотонно, будто в тысячный раз.
– Я не покончил с собой. Правительство упекло меня в психушку, но я не сломался, и поэтому они заперли меня подыхать в этой тюрьме. «Луна-парк № 2», повторяю, я в «Луна-парке № 2», это ее название. Я Станислав Шпильман и я знаю все про Великий разлом.
Платон испугался и хотел сделать тише, но побоялся шевелить замершими на переключателе пальцами. Он в смятении озирался по сторонам, боясь, что кто-то услышит эту трансляцию. Почему такая секретность? За что его могли посадить? Вопросы посыпались из бурлящего гормонами мозга парня, как мелкие зерна сомнений через сито тайн и запретов. Стало очевидно, что в сложившейся ситуации лишний раз упоминать имя этого таинственного человека означало самому подписать себе приговор. Лия в окне зашевелилась, и парень теперь испугался за ее судьбу, молясь, чтобы она ничего не услышала. Но девушке было не до этого. Она вдруг высоко подняла голову, схватившись за нее обеими руками, будто пытаясь что-то сдержать, и подозрительно закачалась вперед-назад, не в силах стерпеть разрывающую ее изнутри боль. Первой мыслью парня стало воспоминание о вечеринке и химических веществах, которые на таких тусовках продают драг-дилеры. В сочетании с алкоголем любой нейролептик может сотворить что угодно. Лия несколько раз вздрогнула и упала головой на стол, ее руки повисли, как плети, а чахлый старик на экране перед Платоном продолжал свой подпольный рассказ:
– Я работал в университете Александрии, исследуя этот таинственный катаклизм. Никто меня не замечал, но, когда я представил докторскую работу, все начали от меня отмахиваться как от назойливой мухи, а потом за мной приехали люди в штатском. В таких неприметных серых костюмах и шляпах, уволокли меня, оставив манекен для имитации самоубийства, и вот я подыхаю в этой дыре.
