– Здравствуйте, – сказал я.
Ее полуопущенные, длинные, чуть изогнутые ресницы лишь дрогнули в ответ на мое приветствие.
– Ваш номер – четыре, – сказала девушка и протянула мне желтую картонку.
Голос ее был чист и нежен, как эта небесная лазурь.
– Не подходите близко к аэроплану, пока не остановится двигатель, – добавила она, обращаясь к стоящим в очереди. – Пилоты вас сами будут вызывать, по номерам. Отдавайте им билетики и делайте все, что вам скажут.
– Спасибо, – ответил я, мучительно соображая, что бы еще сказать, но она уже протягивала билетик следующему экскурсанту.
Тем временем аэроплан Виктор Иваныча с первым пассажиром на борту уже готовился к взлету.
В утробе самолета загудело, винт пришел в движение, патрубки выбросили облачко синего дыма, и мотор зарокотал низко и солидно. Бурьян за хвостом пригнуло ветром. Зрители одобрительно загудели в ответ.
Аэроплан же, покачивая крыльями, проследовал в дальний конец пустыря, развернулся, взревел мотором и секунды спустя с низким рокотом пронесся над нами. Толпа восторженно ахнула. Взлетели руки и затрепетали в приветствии. Кто-то даже подкинул шляпу.
Следом взлетел пилот Аркадий.
Девушка стояла, вглядываясь в небо, туда, где были ее коллеги.
Трепеща и краснея, я шагнул к палатке, но девушка тоже шагнула – и скрылась внутри. Полог взметнулся и упал. Вместе с ним и мое сердце.
Несколько следующих полетов прошли так же точно, как первый. Всякий раз, когда я, улучив момент, решался подойти, девушка исчезала и не появлялась, пока пилоты, заглушив мотор, не начинали звать ее из кабины.
Сосед мой не принимал участия во всеобщем оживлении. Казалось, ему вовсе не интересны были аэропланы. Он отвел мой велосипед к берегу Букпы и теперь сидел под высохшим кленом у земляного склона, глядя на бегущую воду.
Тем временем подошла моя очередь.
Я протянул картонку с номером Виктор Иванычу, и следуя его указаниям забрался в переднюю кабину биплана. Пахло бензином и еще чем-то, незнакомым. Смотровой щиток был испещрен метками от погибших насекомых.
Виктор Иваныч помог пристегнуться, надел на меня кожаный шлем с очками-консервами, сказал: «главное – ничё не трожь! Понял?» – И, проинструктировав таким образом, занял место в задней кабине.
Пока мы катили по пустырю, я представлял, как девушка смотрит на нас и чувствовал себя особенно мужественным в шлеме, в реве мотора и ветре, который действительно бил в лицо.
Мы добрались до окраины пустыря и развернулись.
– Готов? – Услышал я голос пилота в шлемофоне.
Под ложечкой у меня разлился холодок.
– Готов!
Мотор взревел, и мы понеслись.
Я плохо запомнил взлет, и пришел в себя лишь когда земля осталась далеко внизу, и передо мною возник город, – такой знакомый и – другой.
Линии улиц, тенистый массив парка, светлые россыпи домов, переложенные пышной зеленью, окраинные микрорайоны, пригороды, степь за ними и синяя череда сопок на юге – все открылось разом.
В упругих порывах ветра и бликах солнца, в реве и дрожи мотора город плыл под крылом.
С такой высоты не было видно разрушительных последствий урагана. Город был опрятен, ухожен и свеж, словно бы сошел с плакатов советских времен.
Я высунул руку из кабины. Ветер с неожиданной силой отбросил ее назад.
– Не балуй! – Раздался строгий голос в наушниках.
Я увидел Бульвар Мира под собой, который упирался в здание политехнического института, и огибал его с обеих сторон. Увидел сквер у кинотеатра имени Ленина за институтом и гранитную статуэтку одноименного монумента. Через дорогу от сквера различил я и крышу своего дома в глубине двора, среди деревьев и таких же точно крыш.
