Сам торс в нижней части конуса опирался на две конечности идентичных по конструкции верхним. Пэр понял, что это ноги, увидев, что они заканчиваются стопами. Он мельком заметил еще несколько выступов, сглаженных овалов и сетчатых решеток на корпусе. Но эти подробности, как и само подобие скелета, были отмечены взглядом сразу и в тот же момент были стерты. Все его внимание приковал вид верхнего завершения скелета. На торсе, в мрачном ракурсе устрашающе надменного вида возвышался тот самый череп, который был изготовлен на глазах Пэра.
Из светящихся фиолетово-синим пламенем овалов на него смотрел тот, в чьем черепе был заключен мозг Пэра. С содроганием он понял это в тот же миг, когда от ужаса и отвращения инстинктивно закрыл глаза. Не открывая глаз, Пэр с безнадежной тоской страстно захотел, чтобы это все оказалось плодом его измученного воображения. Невероятным мысленным усилием, собрав ментальную энергию, Пэр единым порывом покинул эту беспощадно жестокую реальность, уйдя в мир воспоминаний…
Проводы старшей матери Миссы были торжественными и многолюдными. Жрецы, отправлявшие ритуал, в этот раз были особо почтительны. Все знали, что избрание богами Лакки старшей матери Адель стало для Аврелиона высшим проявлением их благоволения. Шествие к Храму Творения было обставлено многочисленными, празднично-ритуальными атрибутами. Но отчего-то в воздухе была разлита невидимая аура печали. Может быть, интеллакты, так или иначе, не желали ее скорого ухода. Все их жены, матери и сестры за последние несколько сроков эувенизации были воспитаны старшей матерью Адель. Никто не смел об этом говорить вслух. Идя в процессии, они обменивались мнением на этот счет лишь в радостно-благожелательном тоне о мудром провидении богов Лакки.
Пэр и Мисса шли рядом с небольшой платформой. «Длань богов Лакки» парила над землей на расстоянии в полметра. На ней располагалась прозрачная чаша в виде длинного овального кокона. Ее верх был наполовину открыт. Удерживаемая двумя упорами, крышка ослепительно сверкала на солнце множеством расположенных по борту четырехугольных граней. Рядом с чашей по обе стороны ее удлиненных концов стояли предикты. Облаченные в балахоны из блестящей ткани темно-серого цвета, они неподвижно замерли, будто более были принадлежностью ритуальных предметов, чем живыми людьми. Их лица скрывали глубоко надвинутые капюшоны.
Пэр смотрел на Миссу. Ее лицо было белее скаранового кристалла. Она казалась ему храмовой статуей, а не живой девушкой. Утром, перед началом процедуры подготовки Исхода старшей матери, Мисса старалась держаться принятых норм поведения. Но потом, когда они на минуту остались одни в комнате, Мисса подняла лицо на Пэра. Ее глаза, отразившие скрытую до этого времени боль и тоску, наполнились слезами. Мисса уткнулась лицом в грудь Пэра. Беззвучные рыдания сотрясли ее тонкую фигурку.
Пэр стоял молча, приобняв Миссу за плечи. Он знал, как Мисса любила свою старшую мать. В те дни, когда Пэра приглашали к ней в дом, он всегда испытывал почтительную робость перед строгой величественностью облика Адель. И, тем не менее, он знал, что ее доброта и любовь, скрывавшиеся под строгой внешней маской, были без меры и границ. Адель понимала каждое движение души своих подопечных. Она всегда знала, что сказать им в горькие или трудные моменты жизни…
Размеренный ход процессии, мерно-торжественный голос, возглашающий Моления о восхвалении мудрости и высшей справедливости богов Лакки, погружал всех в состояние умиленного экстаза. Поднятые вверх одухотворенные лица, светящиеся взгляды были полны неподдельного проявления чувств. Пэр искоса наблюдал за идущими рядом людьми. Почему-то у него возникло чувство неприятия всего того, что он видел. Рокочущий голос Главного Жреца не мешал Пэру предаваться своим мыслям. Он думал о том, почему так случается. Те, кто дорог и полон сил, нужный еще многим интеллактам, по воле богов Лакки должен без раздумий и просьб уходить в неизвестность навсегда.
