А потом ещё и хотел, чтоб после таких отчих напутствий матросы его преданно любили, почитали и уважали!
Все, кто видели Маркушкина обнажённым в бане, могли смело заверить, что посетили малую Третьяковскую галерею. Достаточно было всего лишь раз пройтись вокруг бравого мичмана. Очевидно, он побывал в руках незаурядного художника и опытного мастера своего дела. Всё тело его было разукрашено татуировками, причём наивысшего качества и изумительной чёткости. Чего там только не было изображено: Нептун с русалками, экзотические острова с пальмами и обнажёнными аборигенками, киты, дельфины, осьминоги, акулы и прочая морская живность. На ягодицах его симметрично красовались два корабельных якоря, на члене же были выколоты: с одной стороны слово ПОЛЯ, а с другой, по словам Маркушкина, стрела шалунишки Амура. Хотя все в один голос утверждали, что она более напоминает ржавый гарпун престарелого эскимоса.
Говорят, что во время очередной медкомиссии, старенький доктор ужасно возмутился, когда увидел этот ходячий экспонат:
– Батенька! Да разве можно имя любимой женщины писать на таком срамном месте?!
Мичман смутился, опустил голову и стыдливо поведал доктору свою печальную историю. Будучи ещё молодым матросом, он служил на десантном корабле, где во время учебной высадки и стал жертвой несчастного случая. Посланный капитаном со срочным поручением, Маркушкин съезжал по поручням лестницы вниз и не заметил, как морской пехотинец, с примкнутым к автомату штыком, как раз сел передохнуть на нижнюю ступеньку. Тормозить Ивану Федоровичу пришлось непосредственно своим передком о стальное лезвие. Так он и лишился части своего мужского достоинства. А до этого там было выколото: "Привет из Севастополя".
– Знаешь, Стёпа! – недоверчиво поморщился я. – Уж слишком эта история напоминает старый флотский анекдот. Мне кажется, что я его уже где-то не раз слышал.
– К твоему сведению, многие анекдоты – это случаи из жизни, когда-то и с кем-то уже произошедшие, – обиженный моим скептицизмом проворчал Степан. – Мне и самому поначалу не очень-то и верилось. Но матросы, которые мылись с мичманом в бане, в один голос утверждали, что у него на конце члена – страшный уродливый шрам, а слово "поля" написано с малой буквы. Из-за рубцов этого шрама Маркушкин и пользовался феноменальным успехом у слабого пола. Конечно, по его же собственным словам. Нет! Женщины его иногда всё-таки любили, но лишь за большие деньги и после солидной порции алкоголя. Рожа мичмана была изуродована чем-то наподобие густой россыпи крупных оспинок. Будто бригада передовых колхозниц прошлась по его ряхе своими стальными граблями.
Зато Маркушкин считал себя непревзойдённым бардом, воспевающим широту морских просторов и романтику дальних походов. По воскресениям он собирал в кают-компании всех свободных от вахты матросов, брал в руки видавшую виды семиструнную гитару и противным, гнусавым голосом запевал:
– Раскинулось море широко
И волны бушуют вдали…
Но хуже всего, что он заставлял добровольно-принудительных слушателей хором подпевать ему при исполнении некоторых особо популярных песен. Так хоть можно было немного вздремнуть за спинами товарищей. Но когда твои соседи дружно орут: … на побывку едет молодой моряк…, то тут абсолютно не до дрёмы и тем более не до сна. А эту песню мичман просто-напросто обожал. Маркушкин вполне серьёзно утверждал, что именно он, проезжая через Москву в очередной отпуск, и вдохновил авторов на создание этого всенародно любимого шлягера.
