Саша уже встала. Она была на четвертом месяце беременности, под слабо завязанным пояском домашнего халатика угадывался небольшой животик. Алексей, конечно, за нее волновался. Одна, на даче, на четвертом месяце! Мама Алексея уехала в санаторий. Он давно ей это обещал, а тут подвернулся случай, и деньги нашлись, которых раньше не было. Саша сказала: «Лучше сейчас, когда у меня срок небольшой, чем в конце лета». Алексей ее понял. Почему-то его жена и мать не слишком ладили. Вот ведь – обе замечательные женщины! И так похожи в своей замечательности, что никак не могут найти общий язык! Впрочем, Саша справлялась и одна. Острый токсикоз первых трех месяцев уже прошел, чувствовала она себя прекрасно, расцвела и похорошела. Алексей клятвенно заверил, что скоро выпросит у Серебряковой отпуск.
Саша варила овсяную кашу на электрической плитке и то и дело с аппетитом облизывала ложку. Сережка носился вокруг дома, ожидая друга, который обещал принести водяной пистолет. Алексей тоже обещал привезти ему эту игрушку и опять, зараза, забыл! С памятью что-то случилось, когда на Леонидова навалилось столько коммерческих дел. Он потянул носом весьма аппетитный запах и сказал:
– Сашка, кончай облизывать ложку! Ты все слопаешь, пока каша варится, и нам с Серегой не хватит.
Он вдруг почувствовал, что голоден, как волк. Так надоели чизбургеры, гамбургеры!.. Хочется простой овсяной каши!
– Все равно половина моя, – сказала жена.
– Это с чего же половина?
Алексей свято соблюдал правила игры. Он якобы забывает о ее беременности, она в шутку его ругает. Беременным женщинам надо во всем потакать.
– Нас двое. – Саша погладила себя по животу, вздохнула и снова облизнула ложку. – А ты зачем поднялся в такую рань?
– В саду хорошо… И давно у нас такая погода? – Саша засмеялась:
– Лешка, ну ты даешь! Да уже с неделю! Ты что, гном?
– Почему гном? – слегка обиделся малорослый Леонидов.
– Подземный житель. Сидишь на мешках с деньгами и никуда не можешь отойти.
– Разве я маленький и горбатый? Нет, ты посмотри, посмотри! – Леонидов расправил плечи и втянул живот.
– Да куда там смотреть? Зарядку небось делать давно перестал?
Это была святая правда. Новоиспеченному коммерческому директору крупной частной фирмы было не до физкультуры.
– Не наступай мне на больную мозоль, – тяжело вздохнул он. – Кстати, я похудел.
– Да? – прищурилась Саша. – Я не заметила.
– Ах ты… – Алексей попытался ее обнять.
– Лешка, отстань! Каша сгорит!
– Все равно мне не достанется, я и бутерброды поем.
– Алексей! Сережка ведь войдет…
– А мы потихоньку… Хочу целоваться… Я соскучился…
И он в самом деле полез к любимой жене с поцелуями. Она продолжала отбиваться.
– Нечего было спать ночью.
– Сашенька, я не хотел, оно само так получилось. Прилег на минутку, думал тебя дождаться, и – хлоп! Очнулся утром, а ты так сладко спала, что жалко стало будить.
– Устал?
Он тяжело вздохнул:
– Ты же знаешь, я никогда раньше этим не занимался. Но если меня запрягли, я все равно повезу, сколько бы ни навалили на мой воз. Характер такой.
– Не жалеешь, что Серебрякова тебя тогда сманила?
– Нет, Сашенька, меня не сманивали, я сам полез. Хотя на символических дверях в новую жизнь висел огромный плакат с изображением черепа, скрещенных костей и предостерегающей надписью: «Не влезай, убьет!» Поганая вещь – самолюбие. Доходу от него никакого, одни неприятности. Все время что-то кому-то доказываем. Себе же во вред.
