Айзек и яйцо - страница 9

, удачного для приобщения девушки с фермы – каковой она и была – к миру большого кино, а затем пробежались по списку, в котором признанные критиками картины соседствовали с нелепыми, но греющими душу фильмами. Они посмотрели кучу всего: от «Ферриса Бьюллера» до «Танца-вспышки». В детстве Айзек просто обожал «Инопланетянина». Он до сих пор помнит, с каким удовольствием разыгрывал некоторые сцены оттуда – в тех годах, когда давно пора было бы из этого вырасти. Он заворачивался в одеяло, изображая инопланетянина, а его сестра с непревзойденно кислой физиономией сидела на велосипеде, притворяясь Эллиотом. «Айзек звонить дом», – входил Айзек в роль. Он помнит, как до дыр засматривал кассету с этим фильмом. Как смеялся над криком ужаса, вырвавшимся из груди Эллиота при первой встрече с Инопланетянином в лесу. Уморительнее этого был разве что ответный крик самого Инопланетянина, которому человеческий ребенок казался не менее устрашающим, чем нечто внеземного происхождения – человеческому ребенку. И вот Айзек сталкивается лицом к лицу со своим собственным неопознанным существом, пучеглазым и пугающим, и, по примеру Эллиота, кричит.

Он кричит – и яйцо кричит в ответ. Яйцо кричит – и в ответ вопит уже Айзек. Так они вторят друг другу в течение минуты: Айзек шире распахивает глаза и повышает голос, существо тоже таращится и завывает еще громче. Айзек срывает связки до хрипоты, заплаканные глаза болят от напряжения, в и без того пересохшей ротовой полости каким-то образом становится даже суше. Иногда они с Мэри тоже кричали друг на друга – совершенно иначе, на эмоциях. Сейчас Айзек кричит всего лишь потому, что так надо, так принято. А яйцо, кричащее в ответ на его вопли и притихающее, стоит Айзеку замолкнуть, кажется, просто повторяет за ним.

Бока как снег

Наконец Айзек перестает кричать. Яйцо тоже успокаивается, но продолжает сверлить его взглядом. Айзек отвечает взаимностью. Значит, там, в лесу, кричала вовсе не мать – это было само яйцо. Которое вовсе не яйцо. Айзек предполагал, что рано или поздно пушистая белая скорлупа расколется и выпустит на волю какое-нибудь ужасное существо, но скорлупа предпочла стать ужасным существом. Это неведомое создание по-прежнему напоминает яйцо. Просто теперь оно скорее походит на яйцо-пашот. Или даже на глазунью: посреди некогда белоснежного овала теперь красуется яркий желток. Нет, не так, не желток. Лицо. Грубое, неровное, словно покрыто цитрусовой кожурой, лимонно-желтое лицо.

Взгляд Айзека падает на пушистые ленты, свисающие с боков существа и ворохом громоздящиеся по обеим сторонам от него. Ленты рук. Их всего две, но каждая – раз в пять длиннее самого яйца. Должно быть, именно в них ныне «распакованное» существо и прятало лицо. Ленты грудами лежат на ковре, будто брошенное на пол грязное белье. Никаких локтей. Никаких костей. Айзек мог бы принять эти руки за боа из белых перьев, если бы каждую не венчало по три похожих на сосиски пальца цвета желтого заварного крема. Не считая этих пальцев, лица и коротких желтых ножек, торчащих из-под брюха, яйцо являет собой сверкающий ком белого меха. Из-подо рта торчит белая борода, над огромными черными глазами белыми же фейерверками разлетаются ресницы, а вокруг глаз желтым пятном туго натянута бугристая кожа. Ниже, под этими круглыми совиными глазищами, кожа сморщивается и собирается в маленькую мордочку, как у мопса, прорезанную двумя тонкими полосками ноздрей и складкой рта с подергивающимися, опущенными уголками. Яйцо едва заметно щерится, но его взгляд не выдает ничего, кроме любопытства.