Аудитория «А – семь» была совсем рядом. Он доплелся до огромной двустворчатой двери. С тяжелым скрипом открыл ее и прошел на преподавательское место. В аудитории раздавался привычный пчелиный гул. Никто на него особенного внимания не обращал. На доске было написано еще с прошлой лекции.
«Принцип неопределенности Гейзинберга»
«Допустим, что» Дальше стояло многоточие, и вся доска из выкрашенного с обратной стороны зеленой масляной краской матового стекла, была пуста.
Сегодня он не хотел вести лекцию виртуозно. Он не хотел ни шуток, ни постукивания указкой по столу. Сегодня он хотел, чтобы этот весь ужас закончился как можно скорее.
Яков Львович, обреченно поставил портфель на стол и жестко стер первую строку. Взял наполовину срисованный кусок мела, и, молча, написал.
«Структуры Больцмана в пределе противоэнтропии.»
Посмотрел на студентов. Нашел взглядом очкарика и рыжего. Тяжело вздохнул и дописал после «Допустим, что»
«Бог существует!»
На то, что он написал на доске – обратили внимание только эти двое.
СССР
Москва
Тюрьма «Матросская тишина»
28.07.1986 19.00
Груман шел по гулкому тюремному коридору, со стенами, заляпанными нешлифованной штукатуркой, выкрашенными в угрюмо ржавый цвет. «Сидельцы» шутили про цвет штукатурки – «что бы кровушки не видно было», но сейчас Груману на эти легенды было наплевать. Он с сожалением вытащил пачку «Гаротты» из кармана и запихнул обратно. Курить разрешалось только в камерах, да и то не во всех. Ему не хотелось нарушать слишком много правил и привлекать к себе и без того пристальное внимание администрации.
Его сопровождал юркий лейтенант ВВ УИН, шел рядом. погромыхивая тяжелой связкой ключей и все пытался забежать вперед и посмотреть в глаза Груману.
– Имя у вас, товарищ полковник еврейское. Не любят «урки» жидов. Может быть – назоветесь, как ни-будь по-другому? К «Кречету» многие за многим приходили, да уходили ни с чем. Вам, то до него – что за дело? Да и я никак в толк не возьму – зачем внешней разведке вор? Совсем не понимаю. – Груман не выдержал. Остановился внезапно. Развернулся и посмотрел прямо в глаза лейтенанту.
– Лейтенант. Свяжите вместе пару фраз – «слово – не воробей», и «Колымский распределитель», и у вас пропадет всякое желание со мной говорить. Простите, но я не нуждаюсь, ни в ваших вопросах, ни в ваших рекомендациях.
Лейтенант громыхнул ключами. Зажал ладонью рот и выпучил глаза. Он сумел связать эти фразы и понял, что с этим странным уставшим человеком, который все порывался закурить, говорить было опасно даже о погоде. Он пожал плечами. Покрутил головой, сделал неопределенный жест указательным пальцем.
– Вот она товарищ Груман – сорок шестая. Кречет на законном «отрицалове». На работу не ходит. В столовую тоже. Шестерки ему пайку в камеру таскают. – Он почесал за ухом ключами. – Больше ничего о нем не скажу. Не знаю. Извините. – Он засунул ключи в скважину тяжелой металлической двери. В чистом служебном рвении осмотрел в глазок.
– Чисто товарищ, Груман. Спят. – Посмотрел на часы. – Хотя не отбой еще. – Пожал плечами. – Они могут и нашалить, товарищ, Груман. У каждого по пять ходок, у кого и больше. Кто-то и по сто пятой. Может вам охрану? – Груман выразительно посмотрел лейтенанту в глаза. Тот вжал голову в плечи и быстро открыл дверь. Включил в камере свет и заорал благим матом.
– Всем встать! Проверка! Офицер в камере! – Никто из «спящих» не шелохнулся.
