Ибо, как солнцу, воссияв, невозможно не освещать того, на что простерло лучи, так невозможно душе не оживлять тела, в котором пребывает. А сила созерцательная приводится в движение по произволению. Поэтому если душа соделает свою созерцательную и разумную силу всегда бодрственною, как говорит Пророк: ниже воздремлет храняй тя (Пс.120:3), то усыпляет телесные страсти двояким образом, то есть и тем, что бывает занята созерцанием лучшего и сродного, и тем, что, надзирая за безмятежием тела, уцеломудривает и утишает его страсти. Если же, возлюбив леность, оставит созерцательную силу в недеятельности, то телесные страсти, нашедши жизненную силу праздною, и разделив ее между собою, так как никто ими не правит, и никто их не останавливает, увлекают душу к своим стремлениям и действованиям. Посему телесные страсти в нас сильны, когда ум бездействен, благопокорны же, когда ум управляет и владеет телом.
Поэтому тело не заслуживает укоризн в глазах тех, которые хотят судить о нем правильно. При изложении сего мнения прилично опровергнуть ложные мнения тех, которые худо думают о теле. Возлюбленный, прекрасная вещь – конь, и чем он по природе резвее и горячее, тем лучше, но он требует наездника и управителя, потому что не наделен он рассудком. Если наездник на нем, то он сам попытается воспользоваться природными свойствами. Поэтому если наездник как должно распорядится стремлениями подъяремного животного, то употребит его с пользою для себя и достигнет предположенной цели, и сам остается в целости, и животное окажется весьма годным в дело. Если же наездник худо правит молодым конем, то конь неоднократно сбивается с большой дороги, попадает на дорогу непроезжую, низринувшись же со стремнины, уносит иногда с собою и самого седока, и нерадение наездника подвергает опасности обоих. Так рассуждай о душе и о теле.
Тело получило естественные стремления, которые не бессмысленны, но, без сомнения, на что-нибудь хороши и полезны, но оно не получило на свою долю рассудка, чтобы преимуществом разума почтена была душа. Если душа как должно управляет стремлениями тела, то и тело спасено, и душа пребывает вне опасностей. Если же вознерадит об управлении и, объятая сном беспечности, перестанет держать тело в узде, то и само оно, как не имеющее рассудка, совращается с прямого пути, и душу ввергает в равные с своими падения – не по собственной негодности, но по нерадению души. Ибо если бы телесные страсти были таковы, что не могла бы укрощать их душа, то по справедливости было бы виновно тело. Но если они стали покорны многим, потщившимся преодолеть их, то тело не может быть обвинено теми, которые стараются очернить его, называя первым виновником порока. Достойна же укоризны за нерадение душа, ослабившая власть свою над телом, но также не по самой природе имеющая в себе зло, а поставившая себя во зле, чрез оскудение в ней добра, потому что порок есть не что иное, как оскудение добродетели.
Поелику прежде хотя рассуждали мы о помыслах, однако же, не объяснили, сколько есть способов, по которым в здравом рассудке зарождаются лукавые мысли, то теперь почли мы справедливым присовокупить и сие, чтобы исследование сего предмета было совершенно.
Итак, два способа, которыми непристойные мысли приводят в смущение здравый рассудок: или душа по собственному нерадению блуждает около того, что для нее неприлично, и от одних мечтаний переходит к другим, самым бессмысленным, или бывает сие по злоумышлению диавола, который старается представлять уму предметы непристойные и отводит его от созерцания и внимательного рассматривания предметов похвальных.
