– Вы правы, – пробормотала я и открыла дверь.
Звякнул колокольчик. Мне почему-то стало нехорошо, закружилась голова – скорее всего, пребывание в помещении, где нечем было дышать, губительно подействовало на сосуды. Валентина стояла у машины. Увидев меня, она шагнула на проезжую часть, направляясь на противоположную сторону улицы, где я пыталась справиться с дурнотой.
С неба раздался странный звук, словно кто-то наступил на сухую ветку. Я вздрогнула, обернулась, увидела за собой дверь пекарни, перевела взгляд на Валю и приросла к грязному асфальту.
Валентина чуть согнула колени, опустилась на мостовую как в замедленной съемке, запрокинула голову и легла на правый бок. Висевшая на ее руке лаковая сумочка отлетела в сторону. Вокруг рухнувшего тела взметнулись крохотные фонтанчики грязи и осели на бежевой куртке.
Я медленно побрела вперед. Каждый шаг давался с трудом, на голове словно сидела шапка из ваты. Потом бац – невидимая рука ее сдернула, перед глазами перестала трястись черная пелена, я кинулась к Вале.
Первое, что я увидела, – кровавое пятно справа от ее головы.
– Убили-и! – завопила Тамара Федоровна, выскакивая из пекарни. – Убили-и!
– Дай телефон, – приказала я и помчалась в булочную. Костин в отъезде, но не все же его коллеги отправились в Украину…
К огромной моей радости, в момент прибытия «Скорой помощи» Валентина еще дышала.
– Она поправится? – спросила я у хмурой женщины, которая хлопотала около раненой.
Врач ничего не ответила, а фельдшер, тучный мужик неопределенного возраста, сказал:
– Конечно, через два дня будет дома картошку жарить.
Я чуть не запрыгала от радости, а доктор укоризненно покосилась на фельдшера и с неохотой произнесла:
– Ранение в голову, отстрелено ухо. Сделаем, что возможно.
– Она жива, – пролепетала я, – значит, все не так плохо.
– Ага, – без особого энтузиазма кивнула врач, – ладно, поехали.
Я наклонилась над Валей, поправила на ней одеяло и шепнула:
– Все будет хорошо, мы его поймаем.
Губы Рублевой шевельнулись.
– Повтори еще раз, – попросила я.
– Черви, – с трудом выдавила Валя, – черви! Скажи им…
– Что она имеет в виду? – испугалась я.
– Глючит, – пожал плечами фельдшер, – у нее черепно-мозговая травма.
– Что можно сказать червям? – не успокаивалась я.
Фельдшер закатил глаза:
– Господи, да отойди ты от машины. Она тебе ничего не говорила, это бред.
С включенной сиреной «Скорая помощь» задом подалась сквозь толпу непонятно откуда набежавших людей, мне внезапно стало холодно и одиноко.
Чьи-то пальцы вцепились в мое плечо, и раздался знакомый баритон:
– Девушка, помогите потратить мою зарплату.
Я сделала шаг и увидела Макса. Страх исчез, несмотря на жуткую ситуацию, на моем лице сама собой появилась улыбка.
– Нахал! – взвизгнула стоявшая чуть поодаль старушка, закутанная в клочкастую шубу. – Ну и времена настали! Сразу о деньгах разговор ведут! Иди мимо! Не приставай к нам!
– Бабуля, – нежно пропел Макс, – употребление местоимения первого лица во множественном числе в данном случае неуместно, я пытаюсь склеить только девушку. Вы-то мне зачем?
Пенсионерка зашипела гюрзой:
– Сейчас в милицию позвоню! Пусть тебя посадят! Распустил язык!
– Бабулечка, не расстраивайтесь, – вклинилась я в беседу. – Уж извините, это шутка. Парня зовут Максим, он мой друг, а теперь, простите, нам пора.
Не дожидаясь ответа от ошарашенной бабуси, я быстро пошла в сторону двух только что подъехавших автомобилей и с радостью увидела, как из одного вылезает Павел Гладков, приятель Костина. Слава богу, приняв мой звонок, Паша решил прибыть на место происшествия самолично.
