Бабочки и хамелеоны - страница 22

Назавтра факт этот Семена привел в умиление:

– Что, однако, зависть делает!

– Ты, о чем? Думаешь, Прасковья от зависти к Любиным медицинским процедуриям заболела? – спросил его Каржавин.

– А-то как же? Устала она от никчемной беготни, отдохнуть захотелось. Зависть – сестра соревнования, если верить Пушкину.

Люба с удивлением развернулась к Семену, на минуту перестав растирать звенящие от боли виски:

– Откуда такое глубокое знание творчества Пушкина, специально готовился?

– Отнюдь! Анечка Гордеева часто это повторяет во время баскетбольных встреч. Так что, я поневоле усвоил.

– Сема, тут все гораздо хреновее, – хмыкнул Каржавин.

– По – моему, вы оба рехнулись, – поморщилась Люба, – какие могут быть шутки, если у Прасковьи проблемы со здоровьем?

– Кто ищет – тот всегда найдет, – пробурчал Николай Петрович.

– Я бы на вашем месте посочувствовала ей, она же на жертвенник любви положила все, что имела, свое никудышное здоровье.

– Лучше мне посочувствуйте, что я буду делать, когда она поправится?

– Придется вернуть украденную Вами драгоценность – ее нестареющее сердце.

– Я не крал, привычки такой не имею.

– Тогда приготовьтесь к вечной дружбе с Прасковьей, другого выхода нет.

– Дружба возможна в том случае, когда другу от тебя ничего не нужно, а Прасковья хочет бурно – пламенной любви и, боюсь, лишит себя жизни, если я не сделаю того, чего она жаждет всем сердцем.

– А что ее муж? – спросил Семен.

– Объелся груш, – вздохнула Люба, – странно, в начале учебного года она носилась со своими проблемами, как конь ретивый, вела нормальную бестолковую жизнь, обожала своего Мальчика, считала, что он – «утешительный приз» за ее жизненные передряги, и совершенно не подозревала, что можно умирать от любви.

– Все – таки нельзя в ее возрасте читать любовные романы, путаница в голове получается, мешается сказка с былью, мерещатся рыцари – принцы, алые паруса и прочая романтическая чепуха, – продолжал свою линию Николай Петрович.

– А нам можно? – внимательно посмотрев на Каржавина, спросил Семен.

– Что можно?

– Ну, это… влюбляться…

– Можно. Нам все можно, только осторожно. У человека должен быть жизненный опыт. Это не только умение работать, вести домашнее хозяйство, воспитывать детей, это и умение общаться с противоположным полом. Иначе таких дел натворишь! Что происходит с человеком, не имеющим опыта любви? Он видит интересный объект, влюбляется и сразу теряет голову, как наша Прасковья. И еще, кто чаще маячит перед несчастным, тот и становится объектом. А если бы Прасковья прошла школу кокетства и обольщения с молодости, она не ставила бы сейчас целью – обязательно женить на себе мужчину, который ей понравился. Мы бы вполне мирно разошлись.

– Ты так думаешь? – рассеянно оторвался Семен от графика каникулярных соревнований.

– Я уверен в этом, – Каржавин, кажется, пытался объяснить что-то самому себе. – В сущности, никакого любовного опыта у Прасковьи нет. Из ее рассказов мы знаем, что первый раз она вышла замуж за своего тренера, сказалась привычка считать этого человека надеждой и опорой. Овдовев, она только проснулась для любви, но тут друзья познакомили ее с Мальчиком, который в свои сорок лет еще не был ни разу женат. Ей пришлось стать ему и женой, и матерью. Таким образом, она сыграла в жизни только две роли: роль дочери – супруги и роль матери – супруги. И ни разу она не была возлюбленной. Но природа не терпит пустоты. Ее сердце заполнилось любовью так болезненно и глупо, так обнаженно и наивно, что в ее возрасте это уже просто так не проходит. Вот, почему я боюсь за ее здоровье.