– По поводу корма не было особых проблем. Но вот волки и проклятые барымтачи совсем распоясались, – пожаловался тот, продолжая жевать.
– Мы отбили целый табун, – вставил бритоголовый старик, вытирая пот с лица, – но все же, потерь избежать, не удалось, – вздохнул он.
– Не надо болезненно относиться к имуществу. Все в руках Всевышнего! Что может быть ценнее человеческой жизни и добродетели? – покачала головой высокая белолицая женщина. То и дело, вступая в мужской разговор, она, не отводя своих блестящих черных глаз, смотрела на собеседников в упор. Это была мать Торгын, байбише бия Бектурсына. Приехавшая на шильдехана19 внука, она гостила в ауле дочери четвертый день.
– Правильно говорите, Биби-кудагай20! Ничего невозможно унести с собой на тот свет…
– Ценнее жизни только жизнь…
– Без расхода не будет и дохода…
– Бойся глаза плохого и слова дурного, а все остальное дело наживное…
Довольно улыбнувшись, Биби-байбише продолжила:
– Болезнь и верблюда свалит с ног, поэтому, мои дорогие сваты, пусть болезни и печали обходят стороной ваш род, ваш аул. Моя дочь счастлива здесь и я уезжаю со спокойным материнским сердцем. Ваш сват передал через меня главный подарок для своего жиен21. К табуну нашего зятя Илияса присоединятся двадцать голов отборных лошадей. А на будущее обучение жиена, он передал это…
С этими словами, она положила на праздничный стол золотой слиток размером с небольшой мужской кулак. Все одобрительно загудели, восхваляя щедрость Бектурсына. Следом, вытащив из коржуна отрезы дорогих тканей, она раздала их присутствующим женщинам.
– Передайте огромную благодарность уважаемому свату, – довольно произнес Курман, – в знак почтения, примите от нас следующие дары…
Одарив друг друга щедрыми подарками, гости к вечеру стали разъезжаться.
– Нет, отец, нет! Вы не можете так поступить со мной! – сквозь горькие слезы, из юрты, послышался девичий крик.
– Замолчи! Не смей упираться! Нам очень повезло, а ты смеешь артачиться? Будешь теперь, как сыр в масле кататься! – загудел в ответ яростный мужской бас.
– Как Вы можете?! Вы же обещали мне, отец! Вы хотите, чтобы я была несчастлива?
– Марзия, я ничего не желаю слышать! Шутка ли! К нам сватается Курман, а ты смеешь отказываться?! И слышать об этом не хочу!
– Отец, мне не видать счастья в их доме! Мне не нужны их богатства! Мне не нужен сын Курмана! Картпагамбет мне в дядьки годится. Я не могу смотреть на него, – снова раздался умоляющий плач.
– Все! Разговор окончен! Я уже дал согласие! – ответил Мажит и, гневно окинув взглядом плачущую дочь, вышел из юрты.
Мать Марзии, с жалостью глядя на нее, подошла и заботливо обняла. «Успокойся, птенчик мой, – сказала она, поглаживая ее по волосам, – что поделаешь? Такова наша женская участь. Тебе кажется, что все так ужасно, но поверь, через время, ты привыкнешь к мужу». При этих словах, Марзия резко вскинула голову, и гневно выкрикнув: «Нет, этому не бывать!», оттолкнула от себя мать и выбежала на улицу.
Для Марзии, как гром среди ясного неба грянула весть о сватовстве Картпагамбета. Когда, один за другим, с добрыми пожеланиями, в юрту вошли аксакалы из аула Курмана, у нее похолодело сердце от дурного предчувствия. Еще не оправившись от того инцидента, связанного с Картпагамбетом, она надеялась, что брат образумил его. Но увидев, как родители засуетились перед важными гостями, совсем пала духом. Обменявшись приветствиями, самый седой старик повернулся к хозяину семьи и, издалека, начал свою речь:
