– С меня хватит. Гэвин, надень на него наручники.
Гэвин встревожился, он никак не рассчитывал быть втянутым в это дело.
– На каком основании, шеф?
Шеф в ярости повернулся к нему:
– Не смей ставить под сомнения мои приказы! Он нарушил границы чужой собственности. Надевай на него наручники!
– Нарушил границы чужой собственности? – переспросила Констанс Грин тихим голосом, в котором послышалась неожиданная угроза. – В общественном месте?
Происшествие оказалось вовсе не таким занимательным, как предполагал Гэвин. Он посмотрел на шефа, который злобно сверлил его взглядом, и неохотно обратился к Пендергасту:
– Повернитесь, пожалуйста.
Гэвин снял наручники с пояса, но тут Констанс Грин шагнула вперед.
Пендергаст мгновенно остановил ее предостерегающим жестом, потом завел руки за спину и повернулся. Гэвин уже собирался надеть на него наручники, когда Пендергаст сказал:
– Не могли бы вы вытащить у меня из заднего кармана мой бумажник с жетоном?
Бумажник с жетоном? В голосе Пендергаста неожиданно зазвучал холодок, и у Гэвина возникло щекочущее предчувствие, что сейчас случится нечто ужасное. Он достал кожаный бумажник.
– Положите его мне в карман пиджака, будьте добры.
Пока Гэвин возился с бумажником, шеф выхватил его из рук сержанта, и он открылся, сверкнув синим и золотым.
Наступило мгновение тишины.
– Это что еще за чертовщина? – спросил шеф, глядя на жетон так, будто в жизни не видел ничего подобного.
Пендергаст хранил молчание.
Мурдок прочел надпись на жетоне.
– Вы… агент ФБР?
– Значит, вы все же обучены грамоте, – сказала Констанс Грин.
Лицо шефа внезапно стало почти таким же бледным, как у Пендергаста.
– Почему же вы ничего не сказали?
– Это не имеет отношения к делу. Я здесь не при исполнении.
– Но… Господи Исусе! Вы должны были предъявить свои полномочия. Вы все время позволяли мне предположить…
– Предположить что?
– Что вы… вы просто… – Он поперхнулся.
– Просто обычный гражданин, которого можно унижать и шпынять? – сказала Констанс Грин своим шелковым старомодным голосом. – Я вас предупреждала.
Под взглядом Гэвина специальный агент подошел к шефу полиции:
– Шеф Мурдок, за все мои годы службы специальным агентом я редко встречал злоупотребление полицейской властью в таких масштабах, с какими столкнулся в вашем городке. Вчера за незначительное нарушение парковки вы грубо оскорбили меня, угрожали физическим насилием, арестовали и удерживали без всяких на то оснований. Кроме того, вы использовали бранное слово, крайне оскорбительное для ЛГБТ-сообщества.
– ЛБГ… Что? Я этого не делал!
– И наконец, вы не зачитали мне мои права при аресте.
– Ложь! Сплошная ложь. Я сообщил вам о ваших правах. Ничего этого вы не сможете доказать.
– К счастью, весь наш разговор был записан камерой магазина одежды на другой стороне улицы. У меня на руках копия этой записи, которую я получил с помощью ответственного специального агента Рэндольфа Булто из бостонского отделения – он оказал мне услугу, выдав необходимый ордер.
– Я… Я… – Шеф почти потерял дар речи.
Повернувшись к Гэвину, Пендергаст кивнул, показывая на наручники:
– Уберите, пожалуйста, эти приспособления.
Гэвин поспешил вернуть наручники на служебный ремень.
– Спасибо. – Пендергаст сделал шаг назад. – Шеф Мурдок, говоря словами одного поэта, мы теперь можем пойти двумя путями[12]. Хотите узнать какими?
– Путями? – Шеф, сильно поглупевший от потрясения, с трудом воспринимал его слова.
