Когда председательская «Победа» доставила женщин к вокзалу, шофер достал из багажника корзину с яблоками и передал Моте.
– Это бабушке от Василия Степановича, – пояснил он. – Просил передать.
Шофер помог им сесть в вагон и уехал.
В дороге бабушка Паша ничего не ела, хотя Марья собрала им в дорогу большой сверток: здесь была и курица, и пирожки, и даже бутылка молока. Она сидела безучастная ко всему и, когда Мотя обращалась к ней с чем-нибудь, она силилась и не могла понять, чего та от нее хочет.
Что-то вдруг надломилось в ней. Она вдруг стала говорить про какие-то деньги на памятник, который нужно поставить на месте деревянного. Впадала в забытье, а потом опять вспоминала про деньги. Мотя не обращала на эти слова внимания. Она видела, что бабушка Паша совсем плоха и боялась, что не довезет ее до дома, и когда приехали наконец домой, она вздохнула с облегчением…
Оказавшись в своей комнате, бабушка Паша почувствовала себя плохо. Ноги не слушались, и хотелось поскорее лечь. У нее хватило сил по стенке добраться до кровати…
И не было ангелов, и не покидала душа тело. Она даже не успела понять, что умирает. Сердце сделало последний, какой-то судорожный толчок, тело дернулось и замерло. Но мозг некоторое время еще продолжал работать, и сознание успело отметить расползающуюся пустоту и телесную легкость…
На следующий день после похорон у колонки разговаривали две соседки.
– Ты ведь знаешь, Шур, что вчера бабушку Пашу похоронили? – спросила одна.
– Да как же, Тонь! – ответила Шура. – Сама пятерку на похороны давала, когда по соседям деньги собирали.
– Спасибо Моте, побегала. Гроб дядя Коля бесплатно сколотил, за одну выпивку. Немного coбec помог. Ну, помянули потом. Мужики, которые гроб несли. Дядя Коля, Шалыгин, еще мужики.
– Да уж беднее бабы Паши не было! – согласилась Шура.– Царство ей небесное!
– Да в том то и дело, Шур! Ты знаешь, сколько у нее в матрасе нашли?
– Тоня выдержала паузу и с какой-то злой радостью выдохнула: – Пять тыщ!
– Да ты что? – испугалась Шура, и у нее округлились глаза.
– Вот тебе и что! Стали разбирать вещи. А какие там вещи? Все на выброс. Мотя думала, может, что взять себе, да что там! Одно тряпье. Матрас и тот обветшал. Хотели выбросить, да что-то зашуршало. Мотя пощупала, вроде бумага. Надорвали материю, а она и расползлась, гнилая, да и повалились деньги. Больше пятерки и тридцатки, но были и сотни.
– Вот тебе и нищая!
– Все жадность наша. Хотя б отказала кому, хоть бы и Моте. Сколько Мотя для нее сделала?! А то так, никому.
– Так Мотя и взяла бы.
– Да нет, Шур, там же не одна Мотя была. Да и муж у Моти милиционер. Не дал бы. Не положено.
– Да и то правда. Чужое руки жжет. Потом как жить? Совесть замучает, – согласилась Шура.
– А, может, что и взяла, – словно не слыша и думая о чем-то своем, сказала Тоня.
Орёл, 1960 т.
