Зайдя внутрь, Мажит лёг на свои нары. Внутри барака было темно. Окон не было, но лучи солнца просачивались сквозь щели деревянных стен. На полу валялись окурки и прочий мусор. Грязные нары были единственной «мебелью» в этом бараке. Все рабочие располагались на них, постелив свои нехитрые пожитки. Постепенно барак наполнялся шумом и гомоном. Пришли рабочие из шахты, подошли и те, кто намывал золото у реки на вашгерде. Пришёл и друг Раис, который устроился рабочим на вашгерде, он устало прилёг на соседние нары.
Кто-то ставил самовары, другие развязывали свои узелки, доставая скудную еду. Мажит и Раис все свои припасы съели, пока шли несколько дней пешком из Троицка. Поэтом они отвернулись к стенке и пытались просто заснуть.
– А что это наши шалопаи с осени откормленные что ли? – раздался невдалеке голос старика Камиля. – Тере эдемге ашарга кирек (Живой человек есть хочет – прим. автора).
Мажит и Раис оглянулись. Старик подошёл к мальчишкам, присел на нары.
– Пойдёмте ко мне чай пить. У меня старушка Танзиля уже самовар давно к моему приходу приготовила. Я знаю, каково живётся бедным шакирдам, у самого сын учился в медресе.
Парнишки не заставили дважды повторять приглашение. Вскоре они уже сидели в бараке для семейных и пили горячий чай с лепешками, которые к приходу мужа испекла старая Танзиля.
В этом бараке жили семейные работники. Здесь было гораздо чище, видимо, женщины в свободное от работы время прибирались. Некоторые, что были старыми как Танзиля, или больными, не работали. Они помогали присматривать за соседскими ребятишками. Жилища семей разделялись деревянными перегородками.
Танзиля радостно угощала мальчишек. Они ей напоминали их с Камилем сына Рамиля, который тоже закончил медресе и сейчас жил в Троицке, где нёс службу помощником имама одной из мечетей. Она накладывала на тарелку горячие лепёшки, которые только что испекла, а Мажит и Раис с удовольствием отведали угощение, тем более, что не ели со вчерашнего дня.
– Очень вкусно, бабушка Танзиля, – похвалили они.
– Майга мансен, иске щабата да темнее ( С маслом и старые лапти вкусны – прим авт), – улыбнулась Танзиля.
– Эшлеп ашасын, темнее булла (После работы и еда вкусна – прим. авт.), – кивнул Камиль.
Мальчишки уже собирались уходить, как за перегородку заглянула смуглая девчонка с тонкими чёрными косичками.
– Ата, я пришла! – радостно воскликнула она, но увидев мальчишек, смутилась.
– Это моя дочка, Марьям, – пояснил старик. – Заходи, что стоишь на пороге?
Марьям прошла в каморку, присела и стала молча пить чай с лепёшками.
– Она у Рамеевых в доме служанкой работает, – пояснил Камиль. – Прибирается в комнатах, иногда на кухне помогает, когда хозяева приезжают.
– А что они здесь постоянно не живут?
– Что ты! У них же не один этот дворец в Балканах! Говорят у них дворцы по всей России. Есть и в Оренбурге, И в Верхнеуральске, даже в Сочи есть! – воскликнул старик. – И в каждом дворце – живёт ещё одна жена. А сколько этих дворцов и сколько жён, один Аллах ведает.
Мажит заметил, что Марьям исподлобья изредка поглядывает на него, но тут же опускает глаза. Ещё некоторое время мальчишки посидели, а потом стали прощаться. И старому Камилю, и им завтра надо было рано вставать, чтобы идти на работу, которую они очень боялись потерять.
Когда друзья пришли в барак, они, подложив под голову свои котомки, улеглись спать и почти сразу заснули, уставшие за долгий день.
