Баллада о Топорове. Стихотворения, воспоминания, статьи - страница 8

Меня часто путали с отцом, который был мне учителем и самым большим другом, но никогда еще, пожалуй, я не ощущал с такой ясностью, что стал продолжателем дела отца.

– Вы знаете, статью о Топорове писал не я, – сказал я этому человеку. – Статью писал мой отец. И письмо вам писал мой отец. Но я написал бы то же самое. Слово в слово.

Аграновский А. Д. Автор фотографии неизвестен. Общественное достояние.

Была сильная вьюга.

Помещение, в которое я попал, оказалось квартирой ночного сторожа. Старик долго кряхтел, помогая мне стащить заиндевевшую шубу, и, отчаявшись справиться, кликнул дочурку лет четырнадцати.

– Глафира!

Девочка вскочила с полатей и кинулась на помощь. В одной руке книжка, другой тянет рукав шубы.

– Что вы читаете? – спрашиваю, чтобы как-нибудь войти в разговор.

Девочка краснеет и говорит:

– Генриха Гейне… Ах, нет, простите! Генриха Ибсена…

Я потрясен обмолвкой и, не находя слов, только покачал головой.

– Поживи у нас, голубчик, не то узнаешь, – вмешивается старик. – Тут старые бабы – и те Ибсена знают.

Я в пяти тысячах километров от Москвы, в глухом сибирском хуторе, и вдруг такой сюрприз! Четырнадцатилетняя дочь ночного сторожа коммуны «Майское утро» знает обоих великих Генрихов… Даже семидесятилетний старик правильно выговорил имя Ибсена.

Но вот я обогрелся немного и знакомлюсь ближе с Глафирой. Она достала свои учебники, она окружила меня арсеналом тетрадей и демонстрирует школьные успехи.

Перелистываю общую тетрадь и читаю:

– Хотя заголовок у меня с вопросом, – подсказывает Глафира, – на вопрос этот можно сразу ответить, кто знает хоть немножко политграмоту.

– Правильно, товарищ Глафира.

– Это фельетон, – продолжает ориентировать меня Глафира, – как в селе Лосиха милиционер, товарищ Сиглов, напился восьмого ноября и чуть не убил мальчика.

– Глафира, в какой вы группе?

– У нас школа… – запнулась, – трехгрупповая…

Представьте поселок, в котором ежедневно, начиная с шести часов вечера и кончая одиннадцатью часами, нельзя застать в домах ни одной живой души, даже грудных детей. Представьте далее клуб, в котором на заставленных столах, выстланных мохнатыми сибирскими шубами, спят рядышком десять-двенадцать детишек…

Тишина. Мерно тикают часы. На сцене при свете лампы читают…

Топоров Г. А. Триптих «Майское утро», ч. 2-я. Алтайский государственный мемориальный музей Г. С. Титова – Косихинский район, с. Полковниково.

«Виринею»…

Но вот зачитана последняя страница, и книга тихо закрывается. В полутемном клубе шевелятся седые бороды, мохнатые шапки, платки…

– Та-а-к… – вздыхает ситцевый платок. – Ничего она не стремилась для общего дела. Ломалась, ковылялась, а все для своего положения.

– То-то, – замечает сосед, – ей, главное дело, нужен был самец и ребенок. За Павлом она шла так, попросту, по-бабьи. Пойди Павел за белыми, и она бы за ним.

– Верно, верно! – вмешивается третий. – Не случись греха с приходом казаков, она бы жила себе да жила с Павлом. Наметала бы ему с полдюжины ребят, сделалась бы такой же, как все, мамехой – и ша! И вся ее геройства ханула бы.