– Еще одно оскорбительное замечание в сторону Веелы или дежурного, и ты получишь штрафные баллы! – отчеканила я.
На самом деле я понятия не имела, могу ли я назначать штраф. Но если нет, то какой смысл в командовании? Звенья для того и придуманы: эфор просто физически не сумеет уследить за всеми.
Лесли метнул в меня взбешенный взгляд, открыл было рот – явно не для того, чтобы попросить прощения – но прошипел только:
– Недолго тебе осталось командовать, Пепел.
– От меня ты штрафных баллов не получишь, – прогудел Ронан. – Но вот по зубам – запросто!
Неужели сын рыбака решил вступиться за меня? Или, скорее, за пунцовую от смущения Веелу. И все равно приятно ощутить рядом с собой плечо товарища.
– Давайте ужинать! – пискнула Фиалка. – Суп остывает!
В гнетущем молчании мы заработали ложками, тишину нарушало лишь осторожное позвякивание да хлюпанье. Ронан очень старался не сёрпать супом, но получалось у него плохо.
– Какой необычный суп, – сказала Веела, отставив тарелку – она едва ее ополовинила.
Видно, на языке аристократов «необычный» означало «несъедобный», но врожденная деликатность не позволяла дочери родовитого семейства пренебрежительно отзываться о еде. По мне, так суп вполне себе ничего. В гарнизоне мы с отцом питались тем же, что и рекруты: перловкой с тушенкой, щами из кислой капусты. В общем, без изысков.
– А у нас дома, знаете, какие блюда подавали к обеду? – оживилась Веела. – Рассказать?
– Валяй! – дозволил Ронан и выхлебал остатки супа прямо через край тарелки, поднеся ее к губам.
– Папа любит уху из стерляди, а к ней у нас обычно подаются расстегаи, где начинка тоже из рыбы! – начала Веела, ее глаза засияли, когда она погрузилась в воспоминания. – На горячее – мозги под зеленым горошком, утка под рыжиками, телячья голова с черносливом и изюмом.
Ронан сглотнул и жадным взглядом уставился на недоеденный суп Веелы.
– Будешь?
– Не-а, доедай. Так вот. На четвертую перемену подавали в основном жареную дичь: индеек, уток, гусей, рябчиков, куропаток. Куропаток редко, только в охотничий сезон.
Я перестала вслушиваться в слова Фиалки, но была ей благодарна: Вееле удалось создать за нашим столом хрупкий мир. Парни как завороженные смотрели на нее и начисто подмели все, что оставалось на столе. Нам на второе, конечно, телячью голову с черносливом не подали, но рис с мясом тоже оказался вполне неплох.
– А вот и компот! – воскликнула я, когда на стол опустился графин с желтоватой жидкостью.
– Из сухофруктов, – вздохнула Веела. – И никакого десерта.
– Строимся! – рявкнул эфор Эйсхард, когда тарелки и стаканы опустели.
Кадеты поспешили каждый к своей группе. Я снова подумала, что мы похожи на цыплят: бежим, торопимся, суетимся, переминаемся с ноги на ногу, с ожиданием поглядываем на командира, как на маму-курицу. Но он-то скорее напоминал хищного коршуна. Эфор Эйсхард поглядывал на нас свысока, заложив руки за спину: не человек, а мраморное изваяние. Казалось, он мог так простоять целую вечность, не шевельнувшись, ожидая, пока его подопечные угомонятся.
– Сейчас я отведу вас в ваше крыло, завтра подъем в шесть утра. Вы услышите сигнал. Сбор в половине седьмого. До этого времени можете отдыхать.
– Ура-а, – тихонько протянул кто-то.
И я мысленно тоже выдохнула: «Ура!» День казался бесконечным, столько всего пришлось сегодня пережить! Ничего, теперь высплюсь, приду в себя, и плечо перестанет болеть, а завтра начнется новая жизнь.
