Речь Хранителя должна каждым словом-образом восприниматься другими-прочими без искажений, а дипломатия – умение вовремя защитить неправильно понятое Слово или Знание, что, в общем-то, являлось одним и тем же. А недостающее звено в Гармонии ангельян должна по-прежнему брать на себя таинственная сиреневая колонна с ее насмешливо гладкой, полированной бессловесной поверхностью…
Победитель Белль, согласно своего нового ранга, должен был принимать участие в Тайном Совете, на котором каждый его участник обязан присутствовать телесно. Его же, в виде исключения – такого никогда не бывало, чтобы мужчина и – Хранитель! – подключили к замкнутой телетрансляции Совета, хотя это было и опасно, надежность таинства, происходящего в зале, несколько ослабевала. Пусть туманные, неявные импульсы информации все же могли попасть на посторонние приемники. Обнадеживало то, что расшифровать их в понятные, ясные образы никто бы на планете не смог.
Теперь Белль, как равный среди равных, имел право настаивать на своем решении посредством Слова-Знания. Никаких тут тебе совершенных «речей» и дипломатий – это все предназначалось для прочих сословий, но не для самих Хранительниц. Им хватало того, чтобы решение всего лишь было кем-то из них четко обозначено понятными образами. Но, как всякий новичок, Белль несколько мгновений барахтался в болоте сомнений по одной простой причине: не успел отделаться от первого своего очарования глобальностью Знания, проверенного до этого момента многотысячелетним опытом жизни ангельян, поколениями их Ученых и Хранительниц. Чувство громадности опыта тяжелейшей гирей повисло на его воле, на такой крошечной и ничтожной пылинке Вселенной. Тяжелейшей, но приятно безопасной.
