Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - страница 9

Веселый марафон, проходивший под наш нескончаемый смех, закончился тем, что я, уже совсем обессилев, остановил свой выбор на ансамбле из клетчатой рубашки, коротких кожаных штанов с нагрудником на лямках и белых носков. Я тут же нарядился в обновки и сам себе казался королем, правда, обедневшим, потому что уже на башмаки с толстой подошвой, которые я себе присмотрел, денег у меня не хватило, даже штаны пришлось взять в рассрочку. Но какое это имело значение?

– Шикарно выглядишь! – одобрительно сказала Хильма и прищелкнула языком. За это я готов был, глазом не моргнув, влезть в еще бо́льшие долги.

Не прошло и получаса, как я почувствовал, что новый наряд имеет и свои недостатки. Если прежде гитлер-югендовцы на меня просто косо посматривали и лишь в редких случаях – как тогда у Конневицкого креста – приставали, то теперь я превратился в живую мишень. На обратном пути нам попались две машины, которые при виде нас резко посигналили, но я ничего такого не подумал. Когда же мы проезжали мимо моей школы на Алексис-Шуман-плац, я краем глаза вдруг заметил какое-то движение. Моя голова только еще собиралась обдумать возникшее странное ощущение, как мимо меня пролетело что-то тяжелое и темное, чуть не заехав мне в нос. В первый момент я решил, что это камень, но потом увидел, что это всего-навсего отвратительное большое яблоко, которое шмякнулось на трамвайные рельсы. Вычислить, кто пулял, было несложно: на площади я увидел целую свору типов при полном параде, из которых по крайней мере у одного на рукаве сверкала черно-золотая повязка дружинника.

– Говнюки! Уроды! Союзники[13] поганые! – чего только они не кричали нам вслед. Других боеприпасов у них, похоже, не было.

Я помахал им рукой, но предпочел убраться скорее отсюда подобру-поздорову. Хильма вырвалась вперед и полетела стрелой. Я – за ней, не спуская глаз с ее кожаных штанов.

Мы жали на педали. Мы летели. Добравшись наконец до Конневицкого перекрестка и вырулив к церкви, мы буквально свалились с велосипедов, поддавшись силе тяжести, стащившей нас на землю. Мы не могли отдышаться. Пот лил с нас градом. Потом мы начали хохотать, нас трясло от смеха, и мы рухнули на траву.

– Ты видел, как этот придурок копался в своем рюкзаке? – хихикая, спросила Хильма. Я пожал плечами, но Хильма даже не смотрела в мою сторону. Она все смеялась и смеялась. – Как мартышка! Да только яблоки у него все вышли! – Она опять прыснула и снова зашлась в безудержном смехе, не в силах остановиться.

– Ну ладно, хватит, – сказал я в какой-то момент полушутливо, полусерьезно, но Хильма все продолжала хохотать. В конце концов она все-таки угомонилась и отерла рукавом слезы на глазах.

– Чего они нам такое кричали? «Уроды»? «Союзники поганые»? – спросил я. – Ты поняла? Но ведь ее уже давно нет, «Союзной молодежи».

Как всякий молодой человек, я слышал, конечно, о молодежном движении в Веймарской республике[14]. Но по-настоящему в этом не разбирался, располагая только какими-то обрывочными сведениями. Какая группа за что там выступала – об этом наверняка знал мой отец, но не я. Гитлерюгенд или подполье, ничего другого больше не существовало.

Хильма рвала травинки и посыпала нас зеленым дождем.

– Придется тебе привыкать теперь потихоньку… – сказала она. – Союзники… Они и сами-то, поди, не знают, что такое «Союзная молодежь». – Теперь она лежала, опершись на локоть, и смотрела на меня. – Просто увидели, что мы выглядим не так, как они. Для такой публики этого достаточно. – Ее испытующий взгляд будто хотел просветить меня насквозь. – Если тебя интересует эта тема, то у меня есть для тебя кое-что, – сказала она. – Мой брат… – она замолчала на секунду и огляделась. – Мой брат был в «Независимой молодежи»