– Это пролетарии?
При этих словах баталер опять чихнул и бухнул:
– Два шайтана! Вот прилипло…
И пояснил коллежскому советнику:
– На вахте я простудился.
Сажин улыбнулся товарищу и опять заговорил, как поп с амвона:
– И пролетарии, и всякие другие трудящиеся люди: приказчики в магазинах, проводные[37] в поездах, лесные объездчики, рыбаки-охотники, половые в трактирах… тормозные кондукторы…
– Ну а тех, кто на Марсовом поле потолки красит, их куда отнесешь?
– Мазурики? До них нам дела нет, пусть живут, как хотят.
– Так. А инженеры, доктора, учителя?
– Полезный народ. Куда мы без них?
– А полицейские с сыщиками, значит, бездельники? – ухмыльнулся Алексей Николаевич.
Сажин ответил с удивительной серьезностью:
– Сегодня вы нужны. Потом да, надобность в вас отпадет.
– Потом?
– Да. Когда мы власть заберем у господ и устроим справедливую жизнь.
– И куда тогда воры денутся?
– Крестьяне сами будут их ловить, пока те не кончатся. Ну, у Кольки-куна есть по ним еще особые соображения…
– Бред, ведь полный бред! Это вам атаман напел?
– Да. На него озарение нашло, когда он в плену помер, а потом ожил. Открылось человеку. Он у нас теперь вождь.
Лыков растерялся. Сидевшие перед ним люди были опасные бунтовщики. Они собирались свергнуть законную власть, которую сыщик обязан защищать. Но в то же время это были люди, желающие справедливости, пусть и в своем наивном понимании. А ведь начальство, услышав такие речи, ввинтит ребятам каторгу…
– Так, – встал сыщик, – все понятно. Ничего у вас не выйдет! Самодержавие ввосьмером не свалить, только шеи себе поломаете.
– Может, мы и погибнем, но за народное счастье, – с пафосом произнес Кизяков. Есаул опять улыбнулся:
– Зот у нас любит красное словцо. Зато товарищ хо…
Тут баталер вновь чихнул и крикнул в отчаянии:
– Три шайтана!
– Вот до чего его ваши вахты дурацкие довели, – попенял коллежскому советнику Сажин. – А мы зачем воевали? Кровь ведрами лили, и свою, и японцев – а они, чай, тоже люди! Вы, вашебродь, на войне были?
– Давно, на турецкой.
– Та не в счет. Там мы братьев-славян от турецких зверств спасали. А кого мы в Маньчжурии спасаем? Китайцев, что ли? Или ваши господские барыши? Не стыдно народную кровь лить для-ради золотого тельца?
Ну чистые Робин Гуды… Лыков поспешил сменить тему.
– Почему я у вас в комнате водки не нашел? Восемь мужиков…
– Николай Егорович запретил пить, пока не сделаем революцию, – пояснил Зот.
– М-да… Завтра договорим, головопяты. Утром вас переведут на Шпалерную, в домзак[38]. Там с питанием получше. Подумайте вечерком, так ли просто жизнь устроена, как кажется. Пожрать скоро принесут, а это вам на табак.
Сыщик выложил на стол рубль и ушел.
Однако увидеться с «японцами» ему пришлось раньше, чем он планировал. Рано утром Лыков брился, когда в комнатах зазвонил телефон. Алексей Николаевич подошел, снял трубку и прижал ее к намыленной щеке:
– Лыков у аппарата.
Послышались щелчки, а потом голос:
– Алексей Николаевич, это подполковник Сакович!
– Слушаю вас, Ромуальд Иванович. Что случилось?
Подполковник Сакович был приставом Второго участка Нарвской части.
– Приезжайте сюда срочно! Тут такое творится!
– Что творится, Ромуальд Иванович? Я быстро не сумею, еще не завтракал.
– Какой завтрак?! – голос пристава сорвался на визг. – Ваш Колька-кун приставил мне револьвер к спине! А в другой руке у него бомба! Он требует выпустить товарищей, иначе грозит взорвать участок к собачьим чертям. Что мне делать? Погибать неохота, и людей жалко – у нас казарма городовых за стеной…
