– Лечу!
Коллежский советник помчался сломя голову. Второй участок находился в здании самой Нарвской части, на Ново-Петергофском проспекте. Было еще очень рано, но в воздухе витало сильнейшее напряжение. У входа в часть столпились городовые. Казалось, они боятся войти внутрь, но и отбежать подальше тоже боятся… Среди них ходил старший помощник пристава поручик Филодельфин, ободрял подчиненных, но как-то фальшиво. Увидев подъехавшего Лыкова, он обрадовался и кинулся ему навстречу:
– Алексей Николаевич! Слава Богу, вы здесь. А у нас… вот…
– Где пристав? – сходу спросил Лыков.
– Там, внутри. Он, как бы сказать…
– На прицеле?
– Вот! Именно так.
– Вы заходили внутрь, Николай Осипович?
– Попытался, но далеко меня не пустили. Колька-кун – так зовут этого негодяя – велел освободить дорогу, чтобы он мог вывести своих людей. Иначе грозится Ромуальда Иваныча убить, а участок взорвать.
– Что вы решили?
Филодельфин оглянулся на подчиненных, понизил голос и сказал:
– Я решил схитрить. А именно – дать им всем выйти, вместе с Саковичем. И пролетку предоставить, чин чином. А когда они пристава отпустят, по ним из подъезда напротив дадут залп. А? Ловко?
– Откуда, вот из этого дома?
– Точно так. Я уже посадил там пять человек с винтовками. Все бывшие солдаты, они промаху не допустят.
– А если допустят? А если Колька-кун пристава с собой возьмет, для страховки? Что тогда?
Поручик растерялся:
– Не знаю… Но, Алексей Николаич, что делать? Не можем же мы их взаправду отпустить? Я… я буду драться! Иначе так и с должности турнут.
Лыков огляделся. Помощник пристава был единственным, кто хотел драться. Городовые и околоточные жались к стене, беспокойно смотрели на окна второго этажа. Со двора доносился женский визг.
– Кто там голосит? – спросил сыщик.
– Так жены-дети, – ответил городовой первого разряда Михеев, знакомый Лыкову по ликвидации в прошлом году банды кавказцев.
– Вы что, казарму не эвакуировали? – поразился Алексей Николаевич. – У них бомба!
– Так приказу не было, ваше высокоблагородие, – пояснил Михеев, неодобрительно косясь на помощника пристава.
Подошел смотритель частного дома Емельянов.
– Алексей Николаевич! Дайте им уйти, ради Бога. Пусть проваливают. Надо будет – мы их опять поймаем. А сейчас… Ночная смена еще спит, в казарме полно народу. Вдруг он и впрямь фугас лукнет?
Филодельфин покрылся пятнами и заорал на всю улицу:
– Отставить! Тут я командую!
Лыков шагнул в подъезд. Сказал через плечо Емельянову:
– Ничего не предпринимать, ждать меня.
– А… – начал тот.
– Освободить проход и подогнать мою пролетку. И чтоб никаких выстрелов.
– Слушаюсь! – обрадовался смотритель. И гаркнул еще громче, чем только что помощник пристава: – Разойдись на дистанцию двадцать шагов!!!
А Лыков, перекрестившись, начал подниматься по лестнице. Наверху находились арестантские комнаты Нарвской части.
Не успел он одолеть и трех ступенек, как сверху послышался голос. Спокойный, уверенный, с хрипотцой:
– А ну погоди. Ишь чешет, как к себе в нужник. Ты кто будешь?
– Лыков меня зовут, – ответил сыщик, задрав голову. Но наверху никто не высовывался.
– Ну пусть Лыков, – согласился человек. – А зачем пришел?
– Договориться.
– Это дело хорошее. Тогда лезь. Одно только помни: чтобы без фокусов-покусов. Иначе всем каюк, и тебе тоже.
Коллежский советник поднялся на площадку и увидел следующую картину. Пристав Сакович, весь бледный, без ремня и портупеи застыл на пороге своего кабинета. Из-за его плеча выглядывал мужик неопределенных лет с седой бородой и холодными глазами. Рядом с ним пристроились оба его пленных товарища: матрос и есаул. А в коридоре стоял на коленях и беззвучно молился обезоруженный городовой.
