Пятнадцать небритых рыл. Трое на передовой заставе, еще один у разрушенного обрыва, откуда открывалась панорама прилегающей местности.
Хлопцы научились чувствовать состояние командира, стояли, не дыша. А он неприязненно поедал их глазами. Вроде все правильно, по ранжиру, помнят еще свои места. На правом фланге заместитель Сморчук, рядом дылда Адам Буткевич. Крайний слева – коротышка Фадей Горбаш, лупоглазый, плюгавый, весь какой-то шелушащийся, словно линять собрался.
Люди крепкие, обветренные, проверенные в бою, и не только. У каждого свой счет к врагам Украины.
Но на кого похожи, мать их за ногу! Кто в чем! В штанах из драной холстины, в ватных брюках, кирзовых сапогах, гражданских ботинках, громоздких армейских бутсах. Одни в немецких френчах с оторванными знаками различия, другие в советских гимнастерках под крестьянскими безрукавками, третьи в польских или венгерских френчах. На головах и того хлеще – грязные мазепинки с клинообразным передом и вырезанным из жести трезубцем в качестве кокарды, немецкие кепи с козырьками, красноармейские пилотки, польские конфедератки.
С вооружением тоже полная чехарда – советские «ППШ», пистолеты-пулеметы Судаева, германские «МР-40», разные винтовки. Рядом со здоровяком Богданом Клычко стоит крупнокалиберный пулемет Дегтярева – Шпагина. На поясах подсумки с обоймами и магазинами, немецкие патронташи, ножи в чехлах. Какое потрясающее разнообразие!
– Что, бойцы, вкусили запорожской вольницы? – процедил Бабула, исподлобья озирая остатки своего воинства. – С этого дня никакой анархии, зарубите на носу. Строгое выполнение распорядка дня, никаких карт и других азартных игр. Подъем и пробуждение – по расписанию. Прием пищи, физическая зарядка, занятия по рукопашному бою, разборка и чистка оружия. Дважды в день кросс по пересеченной местности, от лагеря до передового поста и обратно. Каждый день обязательная политинформация. Проводить ее будут пан хорунжий и я. Коваль, все понятно? Чего глазами хлопаешь?
Гаврила Коваль был хорош в бою, но не отличался смышленостью. Этому медленно соображающему мужику нужно было все повторять дважды. Он выпучил глаза, сглотнул.
– В течение получаса навести порядок в казарме и на прилегающей территории, – продолжал командир. – Всем постираться, а то подойти к вам невозможно, воняете. Приведите в порядок ваши физиономии, обезображенные судьбой. – Бабула криво усмехнулся. – Побриться, постричься. На кого похожи – смотреть стыдно, тьфу. Всем понятно? Разойдись! Все за работу, я проверю. Никакого спиртного!
– Пан поручик, разрешите вопрос? – подал голос молодой светловолосый Азар Жмелик, тоже бывший учитель, успевший послужить в полевой жандармерии и пристрелить собственную невесту, у которой обнаружилась по линии матери еврейская примесь. – На дело скоро пойдем?
– Ты про какое дело сейчас говоришь, Азар? – осведомился Бабула, уходя от прямого ответа. – Скоро уже, не волнуйся. Будет вам работа, всем хватит.
– Кстати, Нестор, насчет приема пищи, – проворчал заместитель Сморчук. – На складе все плохо, провиант кончается. Если так пойдет, скоро Яшкину живность жрать будем, а потом и его самого вместе с семейством.
Бабула скрипнул зубами и зашагал на другой край хутора, где в подвале под пустующим амбаром хранились запасы съестного. Вавила увязался за ним. Сотник спустился по скрипучей лестнице, поджал губы, оглядел помещение. Осталось полтора мешка муки, горка картошки за загородкой, несколько вилков гниющей капусты. С потолка свисал кусок вяленого мяса, завернутый в марлю.
