– Ага, – начал выстраивать новую логическую цепочку Александр, – что-то такое Зай про службу гоблинскую упоминал. Будем считать, что сейчас здесь санитарный час. И бабушка пришла убраться.
Он даже фыркнул, представив себе, как такая вот «бабушка» приходит убираться в туалет торгового центра, или кинотеатра. И как разбегаются по своим местам в темном зале зрители такого фильма ужасов. Сам Александр к страхолюдному виду уборщицы как-то притерпелся. А вот другая мысль, пришедшая на смену кинотеатру, что остался где-то там, в невообразимо далеком прошлом, ему очень не понравилась.
– А скажи-ка, бабушка, – начал он вкрадчиво, – а как ты узнала, что уже можно… э-э-э… нужно прийти; поменять этот… предмет.
Он кивнул на открытую вазу в руках Боблы.
– Узнала, – буркнула гоблинша, и при этом так красноречиво пошевелила носом, который размером достигал среднего баклажана, что потрясенный парень без всяких слов понял причину такого скорого сервиса.
Носом! Старая Бобла почуяла своим нюхом все, что он успел сотворить в ванной. Поэтому Александр лишь потрясенно наблюдал, как старушка шмыгнула в ванную комнату, и практически сразу же вернулась обратно, все так же прижимая посудину к животу. Только теперь, был уверен Саша, совсем другую. Ту, в которой чистотой и свежестью не пахло. А…
Тут он спохватился. Из единственной своей поезди на заграничный курорт, в Египет, он вынес, что такая услуга, пусть и оплаченная, требует дополнительного поощрения. Местной валюты у него не было. Зато были отвергнутые Заем бумажные рубли. Поскольку Александр так и стоял рядом с кроватью, и своей одеждой, аккуратно разложенной на ее спинке, то достать одну купюру из кармана пиджака было делом одного мгновения. Так что Бобла не успела пройти и половины расстояния до двери, а постоялец уже тянул к ней купюру.
– Сто рублей не деньги, особенно здесь, – успокоил он жабу внутри себя.
А гоблинша застыла, словно не решаясь выхватить непонятную для нее бумажку. Наконец она медленно протянула руку, и вытянула сторублевку двумя пальцами, скрюченными старостью, а может, и самой природой. Ту сторону, что украшала собой квадрига лошадей широко известного, но только не Александру, скульптора, она оглядела практически безразличным взглядом. А вот когда она перевернула купюру…
На обратной стороне сторублевки был изображен Большой театр. Так, по крайней мере, считал Саша. А вот Гобла посчитала совсем иначе. Она вдруг рухнула на колени, отставив ночную вазу в сторону так резко, что Александр уже готов был сделать еще один прыжок, не менее мощный, чем первый. По одной, вполне объяснимой причине – чтобы рухнувший набок горшок не облил его своим содержимым. Но нет. Уборщица свое дело знала туго. Вазу она утвердила на полу надежно. А потом сама принялась биться лбом о пол так истово, что крышка на горшке принялась громко постукивать.
Наконец старушка замерла, не вставая с колен, а потом подняла к Александру совершенно счастливое, даже помолодевшее лицо. И нос ее, кажется, уже не свисал, а задорно торчал вперед – туда, куда гоблинша послала ликующий клич:
– Свершилось! Мы обрели, наконец, Видение Главного храма гоблинов!
Александр едва удержал себя от хохота, уже готового вырваться сквозь крепко стиснутые зубы. Это он себе представил лицо художественного руководителя театра (предполагаемого, конечно – среди знакомых парня такие персоны не числились) – в то мгновенье, когда последнему объяснят, чем на самом деле является возглавляемое им учреждение культуры. Однако, сдержался. Даже покивал глубокомысленно головой, и торжественно заявил:
