Бар «Де Бовуар» - страница 28

– Это потому, что Маруся у вас Овен по зодиаку, как и мой Василий, – авторитетно заявил дяденька. – У кошечек-Овнов характер – ой какой непростой.

Светка дико посмотрела на них.

– И не говорите… Что желаете, девушка? – опомнилась продавщица.

– Четыре пакетика «Пурины», батон, яйца и «Нескафе» растворимый, – хрипло ответила Светка. – И сигареты еще, пожалуйста.

Выйдя из магазина, Светка распечатала пачку. Моросил дождь, она укрылась в арке и закурила. В доме напротив свет не горел, она привычно нашла взглядом окна квартиры на третьем, где жила ее лучшая подруга Чук.

Катя Пилипчук обитала в небольшой, но отдельной квартире, с полным комплектом родителей (стерва!), была худенькой и хорошенькой даже без макияжа, и ее кот Боня был породистым мейн-куном, в отличие от Светкиного дворового Маси. Они с Чук были неразлучны с первого класса, когда волей учительницы оказались за одной партой. Светкина мама преподавала в этой же школе биологию, а позже стала завучем. Легкая зависть к Чук сопровождала Светку всю жизнь, и со временем притупилась, стала привычной, как застарелая зубная боль.

В доме Чук, имелся огромный шикарный чердак со свободным выходом на крышу, где они порой сидели в теплые летние дни. Сюда Светка привела Дэна в день их знакомства. Поморщившись, Светка подумала о Дэне, с которым она не виделась уже две недели. Он совершенно перестал звонить и писать ей, и они встречались теперь исключительно по Светкиной инициативе. «Напишу ему днем, может, позже», – решила она и, накинув капюшон, пошла через дворы к дому. Пакет с продуктами больно врезался в заледеневшие пальцы.

Перед тем как Светка заходила в коммуналку, она набирала полные легкие воздуха и старалась как можно дольше не дышать. Пахло чем-то неопределенно-кислым, как будто в коридоре забыли кастрюлю с борщом на неделю. Этот запах не уходил, как ни проветривай квартиру, и въедался в одежду, стоило ее забыть на общей вешалке. К нему примешивалась вонь от едких дешевых сигарет Степана Николаича, ветерана войны и старожила коммуналки, которому из уважения к возрасту и многочисленным болезням разрешали курить на кухне. Степан Николаич выдувал дым в хлипкую форточку, но это мало помогало. Нестерпимо воняла жестяная банка с окурками, в которую он периодически харкал и которую никогда не опустошал, пока кто-нибудь из соседок не делал этого за него. Из комнаты, где проживали Фаина Семеновна и ее сын Виталик, частенько несло чем-то резко-ацетоновым, особенно когда Фаина Семеновна была в отъезде. Только проскользнув в свою комнату, вторую от входа, Светка облегченно выдыхала, захлопывая дверь и отрезая шлейф вони.

Она осторожно открыла дверь комнаты, где спали мама с бабушкой, и, стараясь не шуршать пакетом, разложила продукты на столе.

– Надя?

– Ба, это я, Света, – Светка на цыпочках подошла к ней. Бабушка лежала на спине, глядя в потолок, ее грудь вздымалась и опадала с легким хрипом. Светка быстро проверила простыни, ночную рубашку – сухие, взяла с тумбочки стакан воды:

– Пить хочешь?

– Спасибо, Наденька, – бабушка глотнула из стакана, пока Светка придерживала ей голову. Струйка воды потекла изо рта, Светка промокнула ее уголком одеяла. После удара у бабушки отнялась правая половина тела, восстановление заняло месяцы, она до сих пор невнятно говорила, с трудом двигалась, путала людей и события.

– Сколько времени?