Противник наступает – приближается первая шеренга.
– Добрый вечер, господа. Добро пожаловать в бар отеля «Ритц».
Дневник Франка Мейера
Я – пролетарий, и к тому же пролетарий-еврей. С самого детства меня всегда тянуло дать деру, сбежать.
Моя жизнь – это побег.
Я родился в австрийском Тироле 3 апреля 1884 г. в семье рабочих-переселенцев из Польши. Мой отец считал основой всех добродетелей – дисциплину. Наука, которой он меня учил, была всего лишь долгим курсом подчинения.
Слушаюсь, начальник! Психологическая тюрьма. Да, начальник! Ты как будто понемногу умираешь каждый день. Я быстро понял, что в его образе жизни есть что-то тупое: он никогда ни в чем не сомневался. Я всегда опасался людей, которые твердо верят.
Отец родился в Лодзи в самый разгар погромов. На его глазах толпы белокурых бестий гоняли, били, а иногда и вешали его соплеменников. В конце концов он перечеркнул свою прошлую жизнь и эмигрировал в гористый Тироль. К великому отчаянию матери, дочери раввина из Будапешта, отец дал мне австрийское имя. И не позволил сделать мне обрезание. О том, чтобы внести меня в синагогальные книги, не могло быть и речи: отец заявил, что никто из его потомства не будет евреем. Семья поселилась в Вене, в квартале Фаворитен, где без различий народов и рас смешивалась вся Миттельевропа. Помню, как старик отчитывал мать, когда она пыталась праздновать Песах или нечаянно произносила пару слов на идише.
До переезда в Вену мы жили в Куфштайне, небольшом городке в австрийском Тироле. Родители вертелись как могли. Отец работал на одного известного сапожника и имел немало клиентов. Зарабатывал немного, но мечтал открыть собственную сапожную мастерскую и откладывал все, что получал на чай от богатых заказчиц. Мы ютились втроем на чердаке над магазином. Зато не надо было платить за жилье. Просто находка. С утра до вечера я видел, как отец, в своем вечном фартуке из воловьей кожи, орудует разными шилами, шпателями и молотком. Энергичный, дотошный, ловко владеющий инструментом, отец восхищал меня. В детстве, в Куфштайне, он был моим кумиром. Возможно, и я за барной стойкой всю жизнь подражаю его отточенным жестам.
А вот мамочку я просто обожал: ее доброту, улыбку, нежную кожу и аромат фиалок. Я рос, держась за ее юбку, защищенный от всего мира. Думаю, те годы оставили у меня самые светлые и радостные воспоминания. Но вскоре положение семьи резко ухудшилось. Крестьяне уезжали из провинции в крупные промышленные центры. За несколько месяцев центр города и окрестности Куфштайна обезлюдели, обувной бизнес Грубера пришел в упадок. В январе 1888 г. отец остался без работы. Надо было срочно что-то искать. Тогда он решил попытать счастья в Вене и открыть, наконец, собственную обувную лавку в столице Дунайской империи! Заказчики рассказывали, что венские фабриканты охотно берут на работу женщин, потому что им меньше платят. Промышленная революция механизировала ткацкие станки, теперь надо только переключать рычаги, а с этим справится любая работница. Мать быстро найдет заработок, он тоже. Они поднакопят, снимут небольшое помещение. Коммерция – тропа, выводящая бедняков к славе.
Таким образом мои родители влились в огромные толпы тирольских крестьян, поехавших за гроши работать в город. Они отринули старый мир в надежде на лучшую жизнь. Опять исход. Для мамы быстро нашлась работа на заводе с новомодными станками. Зарплата была мизерной, скудные сбережения родителей таяли, как снег на солнце. Отцу ничего не оставалось, как наняться на фабрику, где шили сапоги для офицеров австро-венгерской армии: он встал на конвейер.
