— Хотите, я создам?
— Ну попробуй.
— Я у декана стул сломал.
Шен фыркнул и тихо рассмеялся, Барт сделал вид, что страшно занят невидимой магической работой, осмелел ещё немного и спросил:
— А почему вы меня представили наследником Кан? Это же... не так?
— Карнцы не разбираются, им всё равно. У цыньянцев любой ребёнок называется «наследник», если его особым указом правителя не лишили наследства, а завещание у них пишется без имён, по номерам — первому наследнику то, второму наследнику это. Ты — второй наследник, перед тобой только Двейн.
— Но меня же не приглашали в дом? Типа как Двейна.
— Двейна тоже не приглашали, — строго сказал Шен, — молчи об этом. И ему следовало бы научиться молчать.
Барт закрыл рот, изобразил страшно занятое лицо, Шен помолчал и сказал более мирно:
— Карнцев эти цыньянские танцы не интересуют, внесён в завещание — значит наследник, всё.
— А я внесён?
— Внесён. Если я умру прямо сейчас, ты станешь очень богат.
Барт не понял до конца, как это прозвучало, шутливо или предельно серьёзно, или в этой серьёзности и был юмор, поэтому решил промолчать. Время шло, аура Веры выглядела всё лучше, Барт понял, что она скоро проснётся, и решился задать ещё вопрос, пока не выгнали:
— А почему декан вас не любит?
Шен усмехнулся, сказал мечтательно, как нечто прекрасное:
— Он когда-то у меня вёл физику, в Королевской Академии. У него была философия: «На „отлично“ физику не знают даже боги, на „хорошо“ знаю только я, а на „зачтено“ вам придётся полгода пахать как проклятые». А от меня отец требовал только «отлично» по всем предметам, он считал, что если я не смогу справиться с учебной программой, то что же я буду делать со всей остальной жизнью, она гораздо сложнее. У него были большие планы на мой счёт, так что я старался. Преподаватель физики на первом занятии рассказывал, как важна физика, и что она — мать всех наук и причина доминирования человека над всем остальным животным миром, и приводил пример, очень наглядный. У него была большая аудитория, такая, амфитеатром, в центре сцена полукруглая, и сбоку от доски стоит скульптура «Несущий свет», бронзовая фигура учёного на гранитном основании, в натуральную величину, и гранита там ровно кубометр, он специально так сделан. И ваш декан, тогда он ещё не был деканом, всем показывал этот гранит и говорил: «Люди смогли подчинить себе камень, исключительно благодаря физике, никаким другим способом этот камень не победить, человеческое тело само по себе, без инструментов, основанных на физике, на это не способно, оно сломается», потом пафосно так делал приглашающий жест и говорил: «Подойдите попробуйте, что хотите с ним делайте, хоть зубами грызите, кто сможет хоть кусочек отколоть без инструмента — сразу за год „отлично“ поставлю». У него это любимая речь, он её произносит перед каждой группой на первом занятии, я об этом знал. Пришёл на занятие не своей группы, чтобы застать эту речь, и когда он предложил подойти и попробовать отколоть кусок, я вызвался. Подошёл, попробовал, отколол. И зачётку протянул. Он зубами скрипел так, что вся Академия слышала, но «отлично» поставил, у меня была единственная оценка «отлично» по физике за всю историю его преподавания.
Барт медленно открыл глаза и ещё медленнее повернулся к Шену. Шен улыбался, глядя куда-то в сторону, потом заметил, что Барт на него смотрит, улыбнулся шире:
