— Круто тебе.
— Ага. Если надо будет, обращайся.
Она усмехнулась как-то странно, он не понял, в чём дело, но напрягся. Она прочистила горло, как будто собираясь с силами, и сказала очень серьёзно:
— Слушай... я хотела тебя попросить об очень важной вещи.
— Давай, — он подобрался, готовый по любой теме доказывать, что сделает что угодно хоть сию минуту и без малейших усилий.
— Не подходи ко мне на учёбе.
Он как будто на полном ходу в стену врезался.
— В чём дело?
— Мне уже вопросы задают. Мне такое внимание не нужно.
— Почему?
— Потому, что есть несколько девочек, которые тобой очень интересуются, и им не нравится, когда ты смотришь на меня всю пару. Да, об этом все уже знают. Мне задают вопросы.
Барт молчал, понятия не имея, что это вообще за игры и на каких правилах там он. Эльви вертела в пальцах десертную ложку, выравнивала края крема на торте, как будто любая ровность и правильность её успокаивала. Он ровно спросил:
— И что ты отвечаешь?
— Что я ничего не знаю, а подходила к тебе потому, что ты взял у меня конспекты и не вернул. Было бы прекрасно, если бы тоже так говорил.
— Почему?
— Потому что девочки не любят тех, кто выделяется. С теми, кто выделяется, происходят всякие неприятные вещи — на них проливаются напитки, которые не отстирываются, их вещи исчезают, когда никто не видит, хотя все были в аудитории, а потом эти вещи обнаруживаются в мусорке. Им тихонько режут лезвием волосы те, кто сидит сзади, и вся группа «ничего не видела», прям ослепли все. О них распускают сплетни, в особо серьёзных случаях — их бьют до переломов, толкают на лестнице, а потом говорят, что «они случайно», и обязательно находятся свидетели, которые подтверждают, что «она сама упала».
У Барта глаза лезли на лоб, а Эльви говорила об этом с лёгкой ироничной улыбкой, в которой боль и обиду найти было очень сложно, хотя он знал, что она там есть, просто Эльви умела их скрывать просто фантастически качественно. Она подняла на него глаза, увидела его шокированное лицо, улыбнулась шире, с усталой мудростью монаха, который за любой человеческий грех никого не винит, а только просит богов их простить, это выглядело жутко. Она сделала глоток чая и сказала с лёгкой ностальгией:
— С нами раньше училась девочка, Шайнис. Очень красивая, красивее Яськи, кудри белые до пояса, глаза голубые, фигура как у статуи Джайны, ещё и училась хорошо, её все ненавидели. Её пару раз пытались бить, оказалось, что она ещё и драться умеет, она всей толпе навешала. Она вообще умела защищаться — вещи без присмотра не бросала, сидела всегда за последней партой, чтобы за ней никого не было, вообще никому не доверяла и спиной не поворачивалась. Ей подбросили ворованный кошелёк, потом стукнули кому-то из учителей, её вещи обыскали, кошелёк нашли, её выгнали из академии, она проучилась две недели.
Барт смотрел на неё в шоке, Эльви кивнула, помолчала и сказала окончательно без шуток:
— Если меня выгонят, мне конец, платить за ещё один курс моя бабушка не будет, я и этот с боем выпросила. В случае любых проблем... По моей вине или нет — не важно, никто разбираться не будет, если я не виновата в том, что меня кто-то подставил, то виновата в том, что спровоцировала и допустила. Если я вылечу, я просто могу идти просить милостыню, прямо из академии, не возвращаясь домой. Так что любых проблем я любыми способами избегаю, я пришла туда выучиться и получить диплом, а не кому-то что-то доказывать. И я буду тебе благодарна, если ты не будешь мне мешать.
