«Мысли он, что ли, читает?» – осознав, что вслух-то он не произнёс ни слова, опять изумился Лысый.
– Читаю, – ответил с кухни Алексей, – вынужден сознаться. Но вы всё же не думайте, не бойтесь, что я полную ревизию вашего мозга самовольно произведу: прав таких у меня нет. Да и не хотелось бы мне их иметь! А на мысленно произнесённые вопросы по теме я отвечать, вынужден признаться, просто-таки обязан. Особенно – вам. Поскольку вы, так сказать, доброволец.
Лысый потихоньку начал звереть. Ладно уж, Татьяна молчит, как в рот воды набравши, но этого-то хлюпика Лысый вынудит выложить всё, как есть. Или тайны эти сейчас же закончатся, или Лысый никогда больше не пойдет в горы!
– Это вы напрасно! – показываясь в дверях с какими-то блюдцами, сказал Алексей. – Тайна, конечно, есть, но вы, Сергей, узнаете её сейчас. («Откуда, интересно, он знает моё имя? Татьяна сказала!» – тут же сообразил Лысый). Дело в том, что объяснить всё это сложно, особенно столь приземлённому человеку, как вы. Я ведь немного знаю вашу жизнь и потому позволяю себе так вас определить.
(«Это я-то – приземлённый?!» – с резко отвисшей челюстью подумал Лысый, всегда пребывавший в святой уверенности, что именно он и является последним романтиком Вселенной! А потому – вёл соответствующий образ жизни и строго соблюдал определённые нормы поведения).
– Поэтому Татьяна, – продолжил Алексей, – и попросила меня выполнить эту миссию. Чай скоро будет.
«Чай – это просто прекрасно! Ещё бы к чаю чего-нибудь, да посущественней!» – тоскливо помечтал Лысый, евший последний раз ещё в самолёте, после чего ими уже было пропущено минимум два приёма еды. Даже в электричке Татьяна есть не стала, а Лысому, довольно крупному по габаритам мужчине, было невмоготу – одному: не того он был воспитания человек, чтобы жрать в одиночку. Но тут же спохватился, поняв, что и эта мысль тайной для Алексея не осталась.
Так что Лысый нашел себе занятие: полез за гостинцами, включая и съедобные, которые, хотя и в спешке сборов, но были им запасены и заботливо уложены. Причём, копаясь в вещах, он старался ни о чём не думать, тем более, что ничего, кроме мата, слепить не получилось бы: а что ещё прикажете говорить человеку, совершенно не владеющему ситуацией и зависящему в этой ситуации от каких-то неизвестных хлюпиков, которые неизвестно как себя ещё покажут. И пусть Татьяна явно хорошо к Алексею этому относится, но ведь Лысый-то знавал мнократно повторявшиеся случаи, когда она не просто хорошо, а до явной страстной влюблённости прекрасно относилась к таким пройдохам и мерзавцам, которых приличные люди к себе не подпускают ближе, чем на пушечный выстрел! Причём выстрел этот должен быть – из самой дальнобойной пушки! Вы спросите, а как же те невинные люди, которые находятся в точке попадания? Разве их мерзавцы милуют? А они пусть тоже мерзавца гонят! И если все непрерывно будут мерзавцев – гнать, быть мерзавцем станет просто невыгодно, и мерзостность отомрёт, как атавизм…
Стол потихоньку наполнился разными разностями, следом Алексей внёс бурлящий чайник и они сели поесть с дороги. Алексей, очевидно, не завтракал, дожидаясь их, а потому сел за стол вместе с ними и ел весьма активно. Но при этом успевал и разговаривать: сначала, естественно, расспросил их, как они доехали, потом удостоверился у Татьяны, рассказала ли она что-нибудь своему другу, а если – да, то что именно, а поскольку Татьяна в ответ отрицательно покивала головой, он пристально взглянул на Лысого и, очевидно, задумался, с какими же словами приступить к объяснению.
