Лопоухий студиозус подскочил к стене, выхватил уголек и, несколькими штрихами изобразив непристойную картинку, подписал «Кошкин сын». Другой вырвал у приятеля орудие и добавил пару деталей. Вокруг немедленно образовалась толпа, подающая художникам советы все больше скабрезного толка. Еще с полсотни человек лупили друг друга по спинам и от души орали «Виват Тагэре!» и «Долой Тартю!».
– Эти готовы, – Серпьент описал несколько кругов перед самым носом Рафаэля, – больше их не окрутишь. Нет, каковы?! Я! Я не сразу понял, как это они делают. Ну ничего, теперь я им пропишу по первое число, до зимы чесаться будут!
Ветер обрывал белые лепестки цветов, на небе буйствовала огромная серебристая луна, столь любимая Ангесом. Рамиэрль не сразу привык к мысли, что в нем самом течет кровь Лунных королей, но это так. Может быть, поэтому серебряный свет и разбудил древнюю тоску. А Тамарин и Тигойа влюблены и счастливы, и дай им Звездный Лебедь всего хорошего! У них впереди не так уж и много лет, пусть они будут наполнены радостью.
Во дворце играла музыка, мужчины и женщины пили, танцевали, бросали друг на друга томные взоры, назначали свидания. Нэо видел это сотни раз, так было в Арции, Эланде, Таяне, Корбуте. Эльф оглянулся на освещенные окна: будем надеяться, что его отсутствия не заметят. Конд говорит с отцом жениха, остальные веселятся, и пусть их.
… С неба упала звезда, ярким росчерком пронеслась среди незнакомых созвездий. Странно, что ночь Фэрриэнна не освещали Амора и Ангеза, Дева и Воин не зажгли своих звезд, хоть и взяли этот мир под свою руку. Рамиэрль тронул ствол какого-то дерева и почувствовал его ответ. Захотелось взять в руки гитару. Как давно он не играл… Разве что у зачарованного пруда в Солнечном замке, но тогда его пальцами водили своя и чужая боль, а сейчас назло всему хочется спеть о весне.
Нэо смотрел на звезды и думал о счастье, а потом рядом заплакала женщина. Тихие всхлипы среди цветов и музыки казались особенно безнадежными. Эльф не знал, что оплакивает фэрриэннка, его это не касалось, у него были свои беды, свой долг, своя память, ему следовало уйти и забыть, но он пошел на звук. Незнакомка забилась в самую гущу цветущих кустов, человек ее нипочем бы не отыскал и тем более не подошел бы незаметно, но перед эльфом усыпанные нежными пахучими колокольчиками ветви расступались сами. Нэо узнал Онку. Эльф не представлял, что заставило предводительницу Лилий забиться в самый дальний угол сада, но что дело плохо, понял сразу. Рамиэрль тихо отступил, оставляя женщину наедине с ее горем, но не тут-то было. У лльямы было слишком доброе сердце или что там имеется у подобных созданий. Огневушка проломилась сквозь кустарник и, будучи исполнена глубочайшего сочувствия, наскочила на всхлипывающую Онку, вдохновенно поскуливая. Та вскрикнула и отняла ладони от лица. Отступать было некуда, и Нэо вышел вперед.
– Прости, я здесь оказался случайно. Пошли, Волчонка.
Но лльяма, доселе относившаяся к фэрриэннским женщинам с неодобрением, не ушла, продолжая толкать Онку то головой, то лапами. Пришлось крикнуть еще раз. Огневушка подпрыгнула, подскочила к Нэо, описала вокруг него пару кругов, вернулась назад и улеглась.
– Не бойся, она не со зла, она хочет тебе помочь. Я сейчас ее уведу, – тихо сказал эльф.
– Мне никто не поможет, – фэрриэннка подняла голову. Черная и синяя краска на ее лице размазалась и потекла, губы и глаза опухли, но смешным и уродливым это не казалось. Такое горе не может быть смешным. Нэо подошел к женщине и опустился на траву у ее ног рядом с лльямой, немедленно положившей ему на колени тяжеленную синюю лапу. Очутившись в мире Ангеса, она все больше напоминала волка или собаку, по крайней мере, внешне.
