Стрэнгъярд поднял голову, словно не ожидал услышать человеческий голос, ииспуганно, даже для робкого священника, посмотрел на Джошуа:
– Я… я не знаю, принц Джошуа. Сейчас я совсем ничего не знаю…
– Я пойду к нему, – прорычал Изгримнур, поднимаясь со стула.
Отец Стрэнгъярд поднял руку.
– Он… хочет побыть один, я думаю. – Он поправил повязку на глазу и провел рукой по редким волосам. – О, милосердный Усирис! Бедные души!
– Бедные души? – спросил Джошуа. – Что вы говорите, Стрэнгъярд? Вы можете нам что-нибудь рассказать?
Архивариус стиснул руки.
– Камарис побывал в Джао э-Тинукай’и. Так он мне сказал… после чего попросил о тайне исповеди, зная, что я поделюсь с вами тем, что узнаю. Но причина и то, что там произошло, скрыты за Дверью Спасителя. – Глаза Стрэнгъярда заметались по шатру, словно ему было больно долго смотреть в одно место. Потом его глаза остановились на Воршеве, и по какой-то причине, продолжая говорить, он смотрел на нее. – Но я думаю, что могу сообщить следующее: его опыт не имеет никакого отношения к настоящей ситуации и ничего нам не поведает о Короле Бурь, Трех Великих мечах или других вещах, необходимых для ведения войны. О, милосердный Усирис! О, Господи! – Он снова провел рукой по редким рыжим волосам. – Прошу меня простить. Иногда бывает трудно помнить, что я лишь хранитель Двери Спасителя, и не мне нести бремя, а Богу. Но как же сейчас тяжело.
Тиамак не сводил с него глаз, его соратник по Ордену Манускрипта выглядел так, словно его только что посетили призраки мести. Вранн подошел ближе к Стрэнгъярду.
– И все? – разочарованно спросил Джошуа. – Вы уверены, что его знания нам не помогут?
– Я ни в чем не уверен, кроме боли, принц Джошуа, – тихо ответил архивариус, но в его голосе появилась неожиданная твердость. – Однако я точно знаю, что такое маловероятно, и продолжать расспрашивать Камариса будет невероятной жестокостью, и не только для него.
– Не только для него? – спросил Изгримнур. – Что это значит?
– Пожалуйста, давайте закончим. – Казалось, Стрэнгъярд охвачен гневом, хотя прежде Тиамак считал, что такое невозможно. – Я рассказал все, что вам требовалось знать. А теперь я должен уйти.
Джошуа заметно удивился:
– Конечно, отец Стрэнгъярд.
Священник кивнул:
– И пусть Господь бережет всех нас.
Тиамак последовал за Стрэнгъярдом.
– Я могу что-то сделать? – спросил вранн. – Быть может, просто пройтись с вами рядом?
После коротких колебаний архивариус кивнул:
– Да, хорошо бы.
Камарис уже ушел с того места, где стоял; Тиамак поискал его взглядом, но не нашел.
После того как они прошли некоторое расстояние по склону, Стрэнгъярд задумчиво сказал:
– Теперь я понимаю… почему люди пьют ради забвения. В тот момент мне это показалось соблазнительным.
Тиамак приподнял бровь, но ничего не сказал.
– Возможно, пьянство и сон – два пути, которые нам дал Господь, чтобы забыть, – продолжал Стрэнгъярд. – А иногда забыть – это единственный способ избавиться от боли.
Тиамак обдумал его слова:
– В некотором смысле Камарис спал в течение двух десятков лет.
– И мы его разбудили, – печально улыбнулся Стрэнгъярд. – Или, следовало сказать, Бог позволил нам его разбудить. Может быть, тому есть причина. И мы еще увидим другой результат, кроме скорби.
Однако в его голосе, – подумал Тиамак, – не прозвучало особой надежды.
* * *
Гутвульф остановился, позволив воздуху окутать его тело и пытаясь решить, какой из коридоров ведет вверх – куда его звала песня меча. Его ноздри шевелились, он надеялся уловить минимальное движение влажного воздуха из туннеля, в который хотел попасть. Пальцы, как слепые крабы, скользили взад и вперед по каменным стенам в поисках ответа.
