– Варанта, – ошарашенно процедил белобородый, встав по правую руку от меня и неотрывно глядя на вдавленный в монолит породы контур высокой резной арки, – будь здесь. Я позову остальных, – торопливо пояснил он и исчез в узком проходе.
Я согласно хмыкнул в спину удаляющемуся приятелю и, затаив дыхание, продолжил рассматривать детали таинственной находки. Словно завороженный, не боясь смертоносных механизмов, коими кишели подступы к пещере, я обогнул острые колья и, стараясь не наступать на стыки плит, приблизился ко входу в рукотворное подземелье.
Путь внутрь преграждали сомкнутые створки огромных ворот, выполненные из гладкого, выделяющегося на общем фоне яркой белизной камня. Мое внимание привлекла крупная вязь многочисленных символов. Письмена плавно простирались по всей поверхности скал и уходили высоко вверх, докуда хватало глаз. Точность исполнения сложных линий поражала. Странным также было и то, что, наблюдая с берега, нам не удалось заметить в этой области хоть что-то необычное. Находясь же в непосредственной близости, взору открывалось неожиданно больше.
Некоторые из рисунков виделись какими-то грубыми, рваными. От них как будто веяло нестерпимым жаром и ледяной угрозой одновременно. Однако прочая их часть выглядела отдаленно знакомой. Я порылся в памяти и обнаружил, что уже встречал подобное сочетание пиктограмм у звериного дольмена близь Висмутовых столпов. С удивлением для себя, я осознал, что отдельные знаки настолько глубоко отпечатались в разуме, что при созерцании их двойников сейчас, в груди зарождалось непривычное тепло.
Впрочем, главные символы вызывали куда большее изумление. Их невозможно было не узнать. Превосходя по величине все прочие рисунки, они располагались на трех больших круглых выступах. Две выпуклые полусферы находились справа и слева, по бокам арки так, что до них легко мог дотянуться даже самый низкорослый представитель любой расы. Третий же и самый большой символ занимал центральное положение сверху, над створками двери, и был недосягаем. В местах, где изгибы необычного барельефа принимали форму полукруга, зияли глубокие щели, уходящие далеко в толщу скальной породы. Все три рисунка точь-в-точь повторяли прежде кажущиеся бессмысленными каракулями изображения, что содержались среди записей пиратского журнала.
– Должно быть, это… какой-то древний храм? – непроизвольно прошептал я, обращая вопрос к самому себе.
Я медленно потянулся к орнаменту справа. До соприкосновения с очертаниями символа оставалось совсем немного, как вдруг в центре пиктограммы вспыхнуло яркое белое пятно. Мир вокруг словно погас, оставляя видимым только каменный нарост с источающей сияние гравюрой. Окружающие звуки поглотил усиливающийся, давящий и словно гипнотизирующий гул. Сноп молочного света казался плотным, упругим. Теплый и ощутимо колючий, он будто проникал под кожу, обволакивал незнакомую плоть, пробовал на вкус. Но я не испытывал страха или тревоги. Напротив, ощущения откликались эдакой необъяснимой приязнью. Продолжая тянуться вперед, я так и не смог коснуться поверхности выступа, оставаясь на расстоянии пары пальцев от него. Однако сфера послушно поддалась и стала плавно погружаться вглубь откоса.
– Вот так да! Сверхтрясающе! Должно быть, это вход в какой-то древний храм!
Откуда-то издалека, словно из иного бытия, послышались ликующие возгласы задыхающегося от приступа восторженного любопытства Давинти, насильно выталкивая меня из тягучего наваждения. Я растерянно отдернул руку. Миг и свечение угасло, возвращая действительности прежние шумы и естество красок.
