Сколько Серебрянцев не старался уговорить тёть Свету – пусто! Не силу же применять к ней, в конце концов? Разум Николая хоть и вернулся в «тёмное состояние», он перестал быть прежним парнем, всё-таки бить пожилую женщину в открытую не мог, плюс нельзя: хозяйка дома с мужем не раз пригодятся в качестве «подопытных» и для практики наведения порчи. Потому Коля сделал вид, что отправился спать, а сам с нетерпением ждал, когда стихнет тёть Света, затем сбежал через окно… благо гвозди, коими заколочены рамы, он с утра тихо выковырял.
Невзирая на поздний час, впрочем… почему невзирая? Ночь – это отведённое время для бодрствования слуг великого князя Варантокула! Потому в положенный отрезок суток Серебрянцев спешил к Рыжевойтову через сумеречный, полный нежити Бастулозак. Боялся ли Николай идти? Конечно! Его пугали крики разрываемых беглецов из леса, которых убивали «нечистые», стоны призраков и коемифлетов; шаркающие по кустам упыри и красные глаза между могучих стволов деревьев. Почему пугали, если Николай стал одним из них? Элементарно, по привычке! Знаете, с подобным сталкивается человек, который длительное время управлял транспортным средством без водительского удостоверения, когда ему на пути встречались сотрудники ГАИ, то человека «без прав» начинало дико трусить: «Вдруг остановят, а у меня прав нет?!» – и потом, когда такой индивид получает (наконец-то) водительское удостоверение, он всё равно по привычке начинает мандражировать при виде поста ДПС, после вспоминает, – «Ой! Чего это я?! Ведь права в кармане, всё в порядке! Нечего бояться!» – так случилось с Серебрянцевым, идёт, пугается, начинает бежать, затем его озаряет, – «Я для всех свой! Сам Варантокул меня пожаловал в чин, пускай и низший!» – и успокаивается.
Коля негромко постучал в дверь Антоныча, раз, второй, третий – тишина! Слух у Николая отличный и он прекрасно слышал: колдун и ведьма не спят, – из-за плотных дверей доносится возня, кряхтенья, стоны… постучал громче. Наконец, дверь отворилась, на улицу буквально вывалился замученный колдун, да без одежды… так, полотенцем обвисшее хозяйство обмотал. Рыжевойтов набросился словесно на незваного гостя:
– Пакостник, чего ночами шляешься по хатам?! Как дам сейчас тростью! – погрозил Антоныч пустой рукой, в которой ни клюки, ни иного предмета не имелось, – или случилось чего?
Серебрянцев растерялся от «тёплого» приёма, он ожидал, что колдун в курсе событий.
– Да я… я это… как его… вас не предупреждали?
– Кто меня должен был предупредить? – строже сделал и без того грозный тон колдун.
– Князь…
– Ты перепил?! Какой князь? Их в семнадцатом году отменили…
Антоныч, заметив, что переборщил и Серебрянцев сейчас «растает» от растерянности и стыда, засмеялся:
– Шучу я! Кхе-кхе! Конечно, Великий князь дал знать о тебе! Ты, парень, привыкай, чувство юмора – это первое дело для колдуна! Без юмора ты людей располагать к себе ни в жисть не сможешь! Ладно, проходи, чего в дверях стоять? Люди ночью в станице хоть и бояться выходить, да мало ли? Подслушает кто… проходи, проходи.
– Напугали вы меня! – положил руку на сердце Коля и, улыбнувшись, прошёл внутрь.
– А ты молодец, что пришёл! – закрыв двери прошептал на ухо Коле Рыжевойтов, – моя заезженная кобыла с ума сошла! Глупостей требует, говорит: «Я себя моложе чувствую! Давай, пень старый, пошалим!» Загоняла меня… у самой суставы на одной магии держатся, в морщинах утопнуть можно, а всё молодуху из себя строит, тьфу ты! – сплюнув, колдун обернулся на дверь: не услышала ли жена его нелестных слов? Вроде нет. Любит всё-таки Антоныч супругу, да и побаивается, в чём никогда не признается.
