– Старый дурак… – пробормотал Лабрюйер. С одной стороны, нужно было предупредить Адамсона, а с другой – не спугнуть бы мошенников. Решив, что все равно этой парочкой будет заниматься Линдер, Лабрюйер как можно быстрее прошел мимо и, выйдя из зала, направился к мужской комнате.
Красницкого там не было.
Тогда Лабрюйер отыскал буфетчика Юргена Вольфа. Тот спросил двух официантов, и оказалось, что Красницкий вообще, не завершив ужина, поднялся к себе в номер.
Озадаченный Лабрюйер вернулся в зал.
Нужно было поскорее передавать парочку Линдеру, пока она чего-нибудь не натворила.
Додумать до конца сложную мысль о Линдере, Красницком и Лореляй, которая заслуживает благодарности за то, что навела на мошенников, он не успел – изумился, глядя, как быстро и сосредоточенно поедает «зауэрбратен» Каролина. Он бы не мог с такой скоростью одолеть три ломтя мяса из четырех и добрую половину клецок.
До сих пор он не видел фотографессу за столом. Оказалось – она знатная обжора.
Сев и расстелив на коленях салфетку, Лабрюйер взялся за еду так, как иные – за непосильный и плохо вознаграждаемый труд. Однако тарелка была спасением – глядя на мясо, клецки и обжаренные яблоки, Лабрюйер не видел Иоанну д’Арк…
А она вдруг встала и вышла из зала. Адамсон приподнялся над стулом да так и замер в нелепой позе.
– Смотрите, смотрите… – шепнула Каролина. – Дамочка-то сбежала…
Однако Иоанна д’Арк снова появилась в дверях.
Она поднесла руку к лицу и сделала несколько странных движений – три пальца к губам, провела пальцем под носом, еще раз провела, свела большой и указательный в колечко, быстро соединила обе руки, потом сделала известный жест, означающий «все замечательно». И тогда только ушла.
Вся эта пантомима заняла хорошо если две секунды.
– Видели? – спросил Лабрюйер Каролину.
– Еще бы…
– Что это такое было?
– Понятия не имею. Знаки какие-то…
– Адамсону? Но какого черта?
– Кому?
– Вон тому, в мундире, ухажеру, будь он неладен…
– Да-а, ему бы она назначила свидание иначе.
– Почему вы решили, что речь о свидании?
– Так или предупреждают, или встречу назначают. А ему она могла и словами сказать.
– Кого же она могла тут предупреждать? И о чем?
Лабрюйер опять подумал, что нужно бы поскорее сдать мошенников с рук на руки Линдеру.
Он встал и оглядел зал. Там ужинала солидная и почтенная публика, если дамы – то со спутниками, мужчинами, у которых на лбу было написано: имею деньги и отличную репутацию.
Вслед за ним то же самое проделала и Каролина.
– Какая красавица… – вдруг прошептала она.
– Где?
– Вон там, у окна.
Лабрюйер нашел взглядом даму и понял – вторую такую не скоро сыщешь. Это был тип русской красоты в максимальном ее проявлении: пышные русые волосы, разделенные на прямой пробор и обрамляющие безупречное лицо великолепными волнами; и не просто лицо, а округлый лик чернобровой и темноглазой молодой боярыни с картины Маковского; впрочем, живописью Лабрюйер мало интересовался и исторического сходства не заметил. Но обратил внимание на стать и на особые очертания высокой груди – такую издавна называли «лебединой». Дама была замужняя, визави с ней сидел мужчина лет сорока, самой достойной внешности.
– Да, красавица, – согласился Лабрюйер и вдруг понял: Каролина отчаянно завидует этой роскошной даме. Иначе – зачем бы глядеть на нее, не донеся вилку до полуоткрытого рта?
Меж тем Адамсон сел за стол и принялся доедать ужин. Несколько минут спустя в залу вошел Красницкий, вернулся к своей тарелке и принялся тихонько совещаться с военным инженером. Наконец оба завершили ужин и ушли.
