Читать онлайн Григорий Шепелев - Батыева тропа

Звали её Герда. Она не умела драться. И угрожать не умела. Ведь начиная с того момента, когда раскрылись глаза, её за любой намёк на желание пустить в ход зубы или когти жестоко били. Пока была совсем маленькая – ногами, позже – арапником и железной палкой. Из всех молочных зубов ни один не выпал сам по себе. Но куда страшнее, чем получать удары, было смотреть, как приводят в чувство других. Когда твоя злость сталкивается с болью, первая отступает медленно. Очень медленно. Да, конечно же, бьют и после того, как падаешь на пол и начинаешь пищать, но не всегда долго. Это зависит и от того, за что бьют, и от настроения избивающих. В любом случае, пока злость ещё горяча, боль не так сильна. Её начинаешь чувствовать в полной мере после десятка ударов. А вот когда на твоих глазах бьют других, страх и боль берутся за тебя сразу, одновременно. Откуда при этом боль? Непонятно. Но она есть, да притом такая же, как во время собственной ссоры с орущей двуногой тварью. Однажды на глазах Герды и остальных до смерти избили тигрёнка, который начал капризничать и рычать. Его убивали несколько тварей, так как он дрался мужественно, свирепо. Не отступал ни на шаг. Это было страшно. Но ещё более страшным образом поступили с медведем, который обратил в бегство целый десяток тварей. Им было велено наказать его за оплошности перед публикой. Всякий раз, когда Герда об этом случае вспоминала – а это чаще всего бывало глубокой ночью, в вольере, при неожиданном пробуждении, у неё вырывался стон. На утренних репетициях после этого её били, так как она работала плохо из-за чрезмерной готовности угождать. В такие минуты к ней относилась холодно даже Ася, помощница самой главной двуногой твари. Эта последняя – то есть, этот последний, всегда державший в руке арапник, кажется, внушал страх не только медведям, тиграм и Герде, но и двуногим, работавшим вместе с ним. И неудивительно – самый рослый из них был ниже его на полголовы. Рост Аси был вовсе маленьким, но она вела себя с самым главным более смело, чем остальные. И те, конечно, могли ему возражать, но всё же не так резко и упрямо, как Ася. Нет-нет, она никогда не вступалась за избиваемых, никогда не подбадривала их после репетиций, и отношения её с Гердой нельзя было назвать дружескими. Она просто не боялась Герду, как остальные помощники, и ни разу не попыталась внушить страх ей. Это уже было немало. Поэтому, когда в тот злополучный день Ася тоже стала кричать на Герду, та растерялась вконец.

Всё произошло на утренней репетиции. Ночью Герда видела сон, связанный с медведем, который умер от пытки. Она работала хуже, чем остальные. А номер был очень сложным. Требовалось сделать прыжок с одной тумбы на другую – но не обычный, а между ногами Аси, стоявшей в виде рогатки. Это была стойка на руках, но руки помощницы укротителя упирались не в пол, а в холки двух тигров – Рошфора и Спартака. Приняв эту ношу, тигры бок о бок шли к тумбе Герды, и Герда под барабанную дробь делала прыжок поверх Аси, ноги которой были раскинуты не особенно широко. Всё было бы ничего, не будь двух вещей – ночного кошмара, который посетил Герду перед зарёй, и странного запаха. Он был связан с этим кошмаром. А исходил он от всех, кто был на манеже. Едва его ощутив, Герда начала поскуливать и дрожать. За это её ударили в первый раз. Арапником, по ушам. Но это не помогло ей прийти в себя. Она ошибалась, то делая прыжок раньше, чем требовалось по времени, то срываясь со второй тумбы. Ни окрики дрессировщика, ни удары не помогали. Ночной кошмар стоял в голове, и перед глазами был лишь медведь – то плачущий и ревущий, то уже мёртвый. И всё это было неотделимо от запаха, потому что Герда чувствовала его и в тот жуткий день. Она не могла понять природу этого запаха, но запомнила, что тогда двуногие говорили друг другу: «Христос воскрес!» Сегодня же говорили про день какой-то победы.

Когда она сорвалась в очередной раз, Ася и двуногий с арапником подошли к ней с разных сторон. Герда моментально уселась как полагается, но арапник стегнул её по глазам. Конечно, она зажмурилась, но под правое веко натекла кровь. Запах заструился и спереди и с боков, так как подошли ещё трое. Они все что-то кричали, из-за чего запах уже просто стоял стеной. Ася не была на себя похожа. Она ударила Герду. Слабо, рукой. Но странное дело – именно её крик и её удар были нестерпимыми. Нет, Герда не шевельнулась. И она даже не поняла, за что человек с арапником начал снова хлестать её со всей силы, брызжа слюной и крича:

– Ах, сука! Ты на кого, тварь, скалишься? На кого?

Остальные тоже что-то кричали. Только Рошфор и Спартак безмолвно стояли рядом, опустив головы. И, возможно, всё бы закончилось как обычно, если бы на нос Герды вдруг не попала слюна изо рта того, кто полосовал её, входя в раж. Запах стал убийственным. Герда взвыла и перестала соображать. От её удара свалился бы вверх копытами буйвол весом в полтонны. Что ж говорить про двуногого, даже рослого и широкого, как медведь! Конечно же, он летел через всю арену. Когда он рухнул без вздоха и без движения, все уставились на его лицо, залитое кровью. Потом взглянули на Герду. И сразу ринулись кто куда.

Поезд прибыл в Великий Новгород в семь утра. Выспаться Маринке не удалось – все девять часов она то ворочалась, то сидела с опущенными ногами на верхней полке, боясь свалиться с неё. Порой отвечала на сообщения, благо что возможность подзарядить телефон была. Когда проводница уведомила о скором конце пути, Маринка оделась незамедлительно и, простившись с соседями по купе, выбежала в тамбур. Сильно хотелось курить, однако состав замедлялся и останавливался ещё двадцать пять минут. За окнами проплывали то деревенские домики, то панельные развалюхи в несколько этажей. Спрыгнув на платформу, Маринка сразу отдала дань пагубной привычке, а уж затем сориентировалась по карте, в какую сторону ей идти.

Стоял конец мая. Древнейший город страны только начинал просыпаться, и не было ощущения, что занятие это будет доведено до конца. Идя через парк к Кремлю, Маринка успела всласть накуриться и надышаться северной самобытностью. Птицы пели не совсем так, как в Москве. Судя по всему, они обсуждали на свой степенный провинциальный лад высокую девушку с рюкзаком, которую видели здесь впервые.

Кремль был открыт. Подойдя к собору святой Софии, Маринка вежливо поздоровалась с двумя женщинами, стоявшими у дверей, и спросила, можно ли войти в храм. Женщины ответили, что нельзя, но через пятнадцать минут уже будет можно. Так как и музеи Кремля тоже ещё были закрыты, пришлось потратить эти пятнадцать минут на ознакомление с самым главным памятником России, стоявшим посреди площади. Ошиваясь вокруг него, Маринка отметила про себя, что здесь, рядом с главным памятником и самым древним собором, в пределах стен, видевших рождение русского государства, нет никого, кроме двух унылых пожилых сплетниц.

Однако, войдя в собор вместе с упомянутыми особами, она там застала ещё двоих – столь же пожилого, сгорбленного священника в старомодных очках, который читал молитвы, и женщину средних лет за узким прилавком. Женщина продавала свечи и ладанки. Ни того ни другого Маринке не нужно было. Она прошлась по собору, желая выяснить, кто лежит в роскошных мраморных усыпальницах. Оказалось, что в них лежат разные князья и княгини. О некоторых из них Маринке не раз доводилось слышать от своего отца, который был культурологом и историком. Обойдя весь храм, она примостилась на лавочку близ дверей, чтобы отдохнуть и понаблюдать за людьми, вошедшими вслед за ней. Но вдруг перед нею остановился священник, который уже закончил читать молитвы и направлялся к дверям. Глядя на Маринку поверх очков, он с ней поздоровался.

– Добрый день, – сказала в ответ Маринка. – Точнее, доброе утро! У меня всё перепуталось в голове. Всю ночь не спала.

– Вы, я вижу, с поезда?

– Да, – кивнула Маринка, тотчас задавшись вопросом, по каким признакам можно было это определить.

– Из Москвы приехали?

На сей раз Маринка кивнула молча. Она была в изумлении.

– Да всё просто, – заулыбался батюшка. – Те две женщины, у которых вы спрашивали, открыт ли храм, по вашему говору распознали москвичку. Ну а по времени вашего появления да по вашим вопросам и рюкзаку легко было догадаться, что вы с вокзала. Поезд-то из Москвы прибывает в семь!

– Я не сомневаюсь, что Шерлок Холмс взял бы этих женщин себе в помощницы, – улыбнулась Маринка. – Впрочем, не знаю, насколько бы он одобрил ту быстроту, с которой они делятся своими открытиями.

– Но мы все здесь друг друга знаем более или менее! И охотно знакомимся с приезжающими.

– Любопытно. Ведь городок, насколько я знаю, вовсе не маленький! Не Москва, конечно… Кстати, и я не совсем москвичка. Мой городок ещё меньше этого. Вы про Павловский Посад слышали?

– Разумеется! Это город в Московской области. Так вы, значит, оттуда родом? А к нам приехали по делам? Или познакомиться с колыбелью русской культуры в её первозданном виде?

– Так уж и в первозданном? – насмешливо закатила глаза Маринка. – Скажете тоже!

– Я уверяю вас, так и есть. Ведь даже Батый не дошёл до Новгорода.

– Батый?

– Да, конечно. Так называемая Батыева тропа оборвалась здесь. Ну, в ста километрах к югу.

– О! Вы уверены?

Видя, что старый батюшка не совсем её понимает и не желая менять это положение дел, Маринка ответила на вопрос:

– Приехала я по делу. У моего двоюродного брата, который живёт в деревне недалеко от Новгорода, недавно умерла бабушка. Он остался совсем один. Парнишка самостоятельный, но подросток. Шестнадцать лет ему.

– Вот как? А где же его родители?

– Отец умер очень давно. А мать, мою тётю, убил сожитель, который вернулся с фронта. Теперь вот Лёньку могут забрать в детдом. Мне нужно оформить над ним какую-нибудь опеку.

– Господь вас благословит и окажет помощь, – вздохнул священник и вновь заспешил к дверям. Похоже было на то, что его ждало какое-то дело огромной важности, о котором он вспомнил при слове «фронт».

– Погодите, батюшка! – крикнула ему вслед Маринка. – Можно я вам скажу ещё пару слов?

Священник остановился и повернулся.

– Слушаю вас.

– А вы ничего такого во мне не видите?

– Вы о чём?

– Я несколько лет провела в инвалидном кресле. Потом вскочила с него и стала ходить. Наш местный священник предположил, что не обошлось без нечистой силы.

– Господь вас благословит, – тихо и невнятно повторил батюшка. И Маринка дальше не стала его удерживать. Посидев ещё несколько минут, она сама вышла, чтобы часок-другой погулять, а затем позавтракать и пуститься в дальнейший путь.

Завтрак состоялся в скромном кафе на берегу Волхова. Там Маринка разговорилась с официантками, от которых услышала ряд советов, где что купить и каким мощам поклониться, чтобы был толк. Запивая сэндвичи медовухой из деревянной кружки, она вызвала такси. Минут через пять такси подоспело. Это был «Опель» восьмидесятых годов двадцатого века. Расположившись рядом с водителем, седовласым интеллигентом лет сорока восьми или чуть постарше, Маринка вскрикнула:

– Ой!

– Что-нибудь забыли в кафе? – снял водитель ногу с педали газа, не дав своему авто стартовать.

– Да нет, нет, езжайте! Вы просто очень похожи лицом на моего папу. Да и не только лицом! Примерно такой же у вас и голос.