– Эрик! Эрик! – проговорил я, призывая брата, который спал как-то чересчур глубоко.
Я поднялся, чувствуя слабость во всём теле и тяжесть в ногах, споткнулся и упал, загрохотав по полу коленями. Эрбин очнулся, не понимая, чего это я барахтаюсь по полу под протяжный вой колоколов, захлопал глазами, садясь на постели:
– Арик… Ты чего это… на полу? – глухо проговорил он. – И… что за… звон такой?
Он посмотрел на окно, забранное красивым волнистым стеклом, как и во всех дворцах Байкала, будто надеясь увидеть там ответы на свои вопросы.
– Кто… умер, Арик? – вмиг осипнув, проговорил Эрбин, бледнея.
Я только открыл рот, сказать, что я сам не знаю, как распахнулась дверь, вошла наша мать. Мне стало ещё страшнее, мать не имела обыкновения приходить в нашу горницу, а тут вошла бледная и сосредоточенная и уже в полном облачении парадного платья, чёрного, строго расшитого серебром. Только короны и покрывала ещё нет на челе…
– Эрбин, Арий, одевайтесь, бабушка ваша… – её голос дрогнул, будто она испугалась слов, которые намеревалась произнести. – Вералга умерла.
Мы с Эриком посмотрели друг на друга. Мне казалось, что я видел удивительный сон, но выходит, всё было явью… По лицу моего брата я прочитал, что и он думал о том же.
Глава 2. Под покровом ночи
Похороны бабушки Вералги, которая вовсе не была нашей бабушкой, были грандиозны. Весь Байкал, великое царство, замер на несколько дней в печальном оцепенении. Плач и стенания неподдельные, не купленные как у наёмных плакальщиц, заполнили столицу. Чёрные полотнища траурных стягов опустились на город, как низкие тучи, заполняя улицы тьмой. Эрик стоял у окна, утром дня, когда мы должны были идти со всеми на прощальную церемонию и тризну по Вералге.
– Как думаешь, Ар, по нам с тобой будут так же плакать? – вполголоса спросил он, склонясь ко мне.
– Как я понял, мы нескоро это узнаем, – сказал я.
Он обернулся, изумлённо глядя не меня:
– Так… это… не сон был? Ар, ты что? Ты тоже помнишь, что бабушка сказала нам? Свет и…
– А ты решил – сон?
– Поэтому она и умерла… – проговорил Эрик, догадываясь. Он отошёл от окна и сел на лавку, опять посмотрел на меня.
– Нам передала, как корону передают… Отпустили её, стало быть
– А ты сразу знал, что это не сон был, значит?
Я покачал головой:
– Нет, конечно.
Но Эрик недоверчиво посмотрел на меня, покачав головой. Но тут нас позвали присоединиться к траурной процессии вслед за отцом и матерью. Только через несколько дней мы узнали, что, оказывается, прогостили у Вералги три дня и три ночи и только на четвёртую нас привезли домой. И как мы могли незаметно проспать трое суток?!
–Ну … как… – усмехнулся Эрик. – А остальное как?..
Мне казалось, что он всё же не очень-то верил во всё, что произошло там, у Вералги и считал всё это каким-то странным наваждением.
Памятуя Вералгины слова, я с того дня прилагал все усилия, чтобы не ссориться с моим братом, он же, напротив, стал ревнивее и задиристее, будто нарочно испытывая моё терпение, взялся нарываться на ссоры. Но я крепился, прощая его за мелкие обиды, подначки, постоянные попытки сколотить против меня какие-то заговоры с нашими общими друзьями. Не всегда это было легко и, думаю, я быстрее повзрослел именно в это время, стараясь бороться с собственной вспыльчивостью и желанием врезать моему братцу. Мне даже стало казаться скоро, что я старше него на несколько лет, потому что он вёл себя как глупый щенок-задира, а я держался взрослым псом, снисходительно взирающим на его глупости. Но это, похоже, стало оказывать противоположное действие, вместо того чтобы вспомнить, что говорила Вералга, и не расходиться, а сблизиться больше прежнего, Эрик, словно испытывал меня на прочность, будто прощупывал границы дозволенного, до какого момента я стану терпеть. И что сделаю, когда моё терпение иссякнет. В этом оказалась его глупая стратегия. Он так изучал меня, мой характер и глубину моих сил. Мне не надо было изучать его, я его знал и чувствовал всегда, с младенческих лет, и всегда лишь хотел, чтобы он любил меня.
