Вот в таком духе был составлен весь послужной список. И выходило, что Брянский был настоящим хулиганом, роскошным хулиганом, хотя и служил в кавалергардском полку.
А уже при Советской власти с ним приключилась история, которая обошлась ему очень дорого. У милиционеров тогда были белые пробковые шлемы с двумя шишечками, по бокам которых были две дырочки. Вот Брянский подошел к одному постовому и спросил:
– А скажи-ка мне, пожалуйста, милейший, для чего у тебя на шлеме дырочки с двух сторон?
– Для вентиляции, – пояснил милиционер.
– Болван! – не согласился Брянский. – Это для того, чтобы у тебя выходил пар, когда кипит твой разум возмущенный!
Его тут же арестовали и дали четыре года за контрреволюционный выпад.
Вспоминаю один торжественный вечер, посвященный очередной ленинской годовщине. Выступали старые люди, творческие работники, и, когда все высказались, Шах-Азизов спросил, не хочет ли кто еще сказать что-нибудь по теме. И тут руку поднял Брянский. Шах-Азизов смутился – он знал, что от этого человека можно ожидать всего что угодно. Но делать было нечего, и он пробормотал:
– Конечно, конечно, Павел Владимирович…
Брянский поднялся, прошел к трибуне и начал:
– Вот здесь много говорилось о так называемых Ленинских субботниках. Но я вижу, что вы совершенно не знаете о том, что эти субботники изобрел совсем не Владимир Ильич, а Лев Давыдович Троцкий.
Зал окаменел.
– Да, да, – продолжал Брянский. – Он организовал трудовые отряды, в которых должны были принимать участие все граждане страны. И Владимир Ильич, как гражданин республики, наравне со всеми работал на этих субботниках и таскал это самое легендарное бревно. Так что никакого подвига он не совершил, а выполнял свой гражданский долг. Но вскоре выяснилось, что от этих субботников, в которых надо было участвовать и в зной и в стужу, стали терять профессиональные навыки музыканты, вокалисты, художники, артисты. И вот тогда мы, представители разных артистических жанров, организовали группу и пошли на прием к Луначарскому просить его освободить нас от этой трудовой повинности. Луначарский принял нас в Кремле и поддержал нашу просьбу. Троцкий, видимо, был уже предупрежден о цели нашего визита, потому что через минуту-другую вошел в кабинет и безо всяких предисловий железным голосом сказал:
– Все знаю. Сегодня от субботника начинают трястись руки у скрипача, завтра они затрясутся у молотобойца, послезавтра они затрясутся у красного командира, а потом они должны затрястись и у меня. Нет! Никто от субботников не освобождается! – и он вышел.
Мы были безумно расстроены. Был расстроен и Луначарский. Он выдержал большую паузу, а потом сказал:
– Не вешайте головы. Сейчас я еще попробую… – и вышел. Через короткое время он возвратился с Владимиром Ильичом.
Ленин, ни с кем не поздоровавшись, стал быстрыми шагами ходить по кабинету, потом попросил:
– Анатолий Васильевич, пригласите, пожалуйста, сюда Льва Давыдовича.
Луначарский пригласил. И Ленин спросил Троцкого:
– Лев Давыдович, вы жаловались, что у вас течет потолок. Как сейчас обстоят у вас дела?
– Течет, Владимир Ильич.
– А вы знаете что, Лев Давыдович, – в Третьяковской галерее очень много промасленного полотна. Надо вынуть его из рам и застелить крышу вашего дома. И течь ваш потолок не будет. А можете даже из рам не вынимать – просто уложить на крышу.
– Ну если это всё ван дейки, то конечно, – попытался отшутиться Троцкий и осекся. – Понял, Владимир Ильич. Я сейчас же подпишу приказ об освобождении всех работников искусств от субботников.
