***
– Здравствуйте, дети! – сказал я, войдя в свой десятый «в» на следующее утро после истории с «золотым паркером». – Великая Отечественная война не обошла своим чёрным опахалом ни одну российскую семью! – Я пошарил глазами по классу, выискивая белый воротничок.
Дети заржали. Беленькой рубашечки нигде не было видно. Ладно, пусть 10 «в» считает это очередным анекдотом. После урока я двинул в учительскую, прихватив журнал. По дороге мне кто только не попался. Сначала завуч преградила мне путь своими ста двадцатью килограммами. Она не одобряла Ильича за моё трудоустройство. Я ей не нравился, и она каждый раз умела показать это. Я попытался проскочить в узкий просвет между ней и стенкой. Но застрял.
– Пётр Петрович, – молвила она, тряся грудой подбородков, – к завтрашнему дню нужно предоставить все планы ваших уроков, которые вы провели в 10-х, 9-х и 8-х классах. Это нужно для отчётности и анализа вашей работы.
Приплыли. Нет у меня никаких планов. Только потрёпанная толстая тетрадь с анекдотами.
– Вы поняли меня? – вопросила Дора Гордеевна, заметив, что застала меня врасплох и очень этим довольная.
– Так точно! – по-военному крикнул я, как кричал Сазону. Дора Гордеевна сильно вздрогнула, колыхнув телесами. В глазах у неё метнулись молнии, но она промолчала и направилась в туалет. Мне стало интересно, как она влезает в узкую кабинку с унитазом, но не подсматривать же.
Потом из-за угла вынырнула Татьяна-художница. Она посмотрела снизу вверх большими грустными глазами:
–Пётр Петрович, как вы относитесь к Модильяни? – огорошила она меня. Да чёрт его знает, как. Никак не отношусь. В памяти возникли длинные плоские лица, нарушенные пропорции, размытые цвета. Я бы тоже так сумел.
– О, Модильяни! – протянул я , – Такое пространство, такая линия!
Она закатила глаза, ушла в себя, так и не поняв, что я ёрничаю.
– Вам понравился пирог? – вернулась она на землю.
– Понравился! – не соврал я. И тут же раскаялся.
– Ой, я сегодня испеку ещё. С капустой. Вы любите капусту?
– Люблю! – и добавил про себя «больше, чем Модильяни».
Она упорхнула, угловатая, как кузнечик. Я уже открывал дверь учительской, когда меня мягкой лапкой схватила за локоть трудовичка Лиля.
– Петь, – шёпотом завела она, – тебе вчера, что, сильно влетело?
– Чуть-чуть, – прошептал я.
– А это как? – она игриво улыбнулась.
Наверное, по закону жанра требовалось шлёпнуть её по попке и сказать «вот так».
– А это так, что вечерами теперь я буду страшно занят. Придётся писать планы уроков, представляешь? Это нужно для анализа моей работы и какой-то там отчётности.
В учительской было оживлённо. Анна Ильинична, учитель русского языка и литературы, металась как птица в клетке, красиво воздевая руки:
– Они циники! Циники! Я попросила проанализировать стихотворение Пушкина «Я вам пишу». Знаете, что сказал Козлов? – От досады она закусила перламутровую губку. – Баба мужика киданула, он и обломился!
Я заржал. Но, почувствовав всеобщее молчаливое неодобрение, заткнулся. А что, по-моему, точнее не скажешь. Сразу видно – пацан произведение читал и суть уловил. Я бы поставил щуплому Ваньке Козлову из 9 «а» пять баллов.
– Зайдите к директору, Пётр! – менторским тоном произнесла Анна и я, швырнув на стол журнал, с большим удовольствием направился к Ильичу. Вспоминая, где бы я сейчас мог быть, я с радостью окунался в эту школьную канитель. Наверное, раньше времени пришёл к миропониманию стариков, которые в жизни ценят только жизнь.
