Беги как чёрт - страница 4

Ребенок промычал что-то нечленораздельное, но, тем не менее, потянулся к оставшимся карточкам.

– Нет, – отрицательно качая головой, сказала девушка, когда мальчик коснулся карточки с шестью яблоками. Она медленно перевела взгляд на нужную им тройку, в надежде, что Томми проследит за ней. Тот, однако, не обратил на это внимания, и решил попытать счастья с восьмеркой. – Нет, – вновь покачала головой девушка и аккуратным движением направила его руку в нужную сторону.

Но Томми всем своим видом давал понять, что даже если и видит эту злополучную тройку, то совершенно не связывает с ней свое настоящее. Только когда девушка постучала пальцем по поверхности нужной карточки, он взял ее в руку.

– Отлично, дорогой. А теперь положи ее вон туда, видишь, рядом с двойкой.

Томми, понемногу вникавший в игру, но по-прежнему не понимавший правил, посмотрел туда, где его репетитор видела в будущем числовую последовательность, и неловким движением воткнул карточку перед двумя другими.

– Нет-нет, милый, не сюда. Слышишь, после. После них, а не перед ними, – голос девушки не обнаруживал ни следа раздражения. – Вот сюда, – она указала на нужное место.

В ответ ребенок последовал ее примеру и положил руку на то место, где она хотела видеть тройку. В течение двух минут с помощью жестов и максимально упрощенных фраз девушка старалась заставить мальчика переложить карточку на нужное место, но, не добившись успеха, была вынуждена сделать это сама.

– Вот так, видишь. Один, два, три, а теперь нужно найти четыре.

Томми следил за ней с улыбкой, и справедливости ради, стоит сказать, что она вовсе не украшала его лицо; затем совершенно безучастно огляделся и произнес:

– Бэ.

Девушка внимательно посмотрела в лицо ребенка и утвердительно покачала головой.

– Да. Бэ, – сказала она после короткого молчания и тяжело вздохнула. – Ты совершенно прав, малыш, – она потрепала мальчика по волосам, чем вызвала у него нечто похожее на смех. – Ты даже не подозреваешь, какую неопровержимую истину ты глаголешь.

Тут ребенок, ободренный ласковым жестом, вернулся к своим бесполезным операциям с карточками, а девушка сосредоточенно посмотрела куда-то вдаль. «Вся твоя будущая жизнь, – думала она, – будет определяться этой истиной, заложенной в твоем мычании. Неполноценный. Несчастный умственно отсталый отбросок общества. Ты отбросок, Томми, – тут она с сожалением, близким к презрению, коротко взглянула на ребенка. – По-настоящему ты никому не нужен. Любила тебя та, что произвела на свет? Кто она? Что она думала, когда ты толкался в ее утробе, когда просился в этот мир? Нет, Томми, не любила. Тебя никто никогда не любил, и никогда тебя никто не полюбит. Тебя не за что любить. Ты неполноценный. Хорошо одно: ты никогда не почувствуешь в своей душе того ужаса, который несет в себе слово «неполноценный». Черт возьми, Томми, ты не осознаешь своих мук. Это поразительно! Ты чистейший образец истинного страдания, и ты никогда не сможешь постигнуть этого. Ты никогда не сможешь выгадать пользу от своих страданий, как умеют делать люди, наделенные интеллектом. Или ты думаешь, что я сейчас лукавлю?»

– Нет, Томми, я говорю правду, – шепотом заговорила девушка, не глядя на ребенка. – Порой страдания – это золотая жила, неиссякаемый источник жизненных сил. Но не в твоем случае. Ты страдаешь ради смерти. Смерть – это единственная награда, которую ты сможешь заслужить в этой жизни. Сладости, неискренние поцелуи и смерть. Прости, малыш. Но ты страдаешь только ради смерти. Знаешь, какой-нибудь философ-самозванец мог бы возразить, что ты чист и светел как ангел. Что вовсе ты не страдаешь, лишенный трезвости восприятия; что ты отделен надежной стеной от ударов и превратностей судьбы. И что твоя жизнь не что иное, как воплощение покоя, к которому тщетно стремится нормальный человек. Хотела бы я хоть во сне протащить этого философа через земной ад, в котором не будет ничего. И самое главное, чтобы в нем самом не было ничего! Ничего, что могло бы пробудить в людях, хоть что-то, кроме жалости. Мерзкой, грязной, презренной жалости. Знаешь, Томми, что люди очень часто ошибаются в любви? Да, серьезно! Очень часто человек начинает путать любовь с жалостью. Лично у меня это вызывает разумный порыв к подростковому протесту; прекрасный и чистый подростковый протест, который ты также никогда не познаешь. Томми, – тут девушка повысила голос и посмотрела на ребенка; тот, в свою очередь, тоже обратил внимание на девушку. – Я не могу любить тебя, Томми. И не хочу жалеть. Я бы хотела начать хотя бы презирать тебя, понимаешь?! Ведь среди здоровых людей нередко презирают странноватых аскетов, которые по своим собственным причинам отстраняются от радостей и удовольствий жизни. Иногда их принято называть чудаками, и как бы оставлять наедине с их мировоззрением. Но боюсь, что это лишь маска приличия, а на самом деле они презираемы. Так вот, не благороднее ли с моей стороны будет презирать и тебя? Я понимаю, что ты не отказываешься от жизни, а просто неспособен ее принять, но ведь мы можем просто создать иллюзию твоей полноценности, а? Ты даже не представляешь, сколько людей принимают иллюзии за истину жизни, за счастье. Ты даже не представляешь, какие это порой иллюзии! Почему бы нам не попытать счастья? Ты станешь нормальным, а я избавлюсь от жалости к тебе в презрении. Что скажешь?