Он широко улыбался мне, пьяненький. И, о ужас, кажется был заплаканный. На дрожащих ногах, предвкушая сама ужасное, я подошла к нему. От букета ещё и воняло.
К, сожалению, Максим действительно начал признаваться мне в любви. Из его треснутых наушников при этом чуть слышно раздавался грустный русский рэп. Глянцевые ботинки под цвет букета блестели особенно ярко. Наверное, он их предварительно начистил.
Густые брови Макса были трагично сдвинуты, как у Пьеро. Голос и губы дрожали, взгляд был всё время опущен. Он нервно теребил и без того уставший букет, мямлил что-то невнятное, хотя очевидно заучивал признание заранее.
Я слаба на жалость, могу простить многое друзьям, одногруппникам, соседям, знакомым, если они пробуждают во мне сочувствие. Но если дело доходит до любви, до секса… тут меня привлекает только сила. Неуверенность, зажатость меня не просто не трогают, они вызывают во мне отвращение. А иногда раздражение и даже злость. Это дело вкуса, думаю, никто не вправе осуждать меня за это.
И тем вечером. Уставшая. Вымотанная. Переполненная впечатлениями. Страстью. Эмоциями. Я едва не сорвалась на несчастного Макса.
Просто смотрела на него и чувствовала, как у меня начинает дёргаться бровь. А затем и губа, а затем и щека. Кто ты? Кто ты? Чего ты хочешь от меня? Кого ты из себя строишь? И зачем? – думала я.
Невольно вспоминала Беккера, невольно их сравнивала. Мужчина и юнец. Сила и слабость. Уверенность и детская неопытность. Понимание женщин и девственность, наивная простота.
И после его десятиминутного монолога о любви ко мне, я выдала сухим, каким-то чужим голосом что-то вроде: “Что по поводу компенсации?”
Его взгляд на мгновение стал совсем пустым, мне даже показалось, что он сейчас потеряет сознание. Но нет, Макс быстро пришёл в себя. Отбросил букет в сторону.
А убирать кто будет?
Сказал, что выплатит компенсацию завтра. Не без презрения я подметила в его глазах злобу.
С удовольствием захлопнула за Максом дверь. Лишь бы кислотой теперь не облил. Кто их знает, этих пылких рэперов, часто балующихся всякой травкой.
Подогрела мороженое, налила себе вина. Свет отключили. Сто лет уже не платила ведь. Но так даже лучше. Атмосфернее. Растянувшись на диване, я испытывала великое блаженство.
Да, кто бы что ни говорил, любовь – самое главное. Пока не столкнешься – не поймешь. Никакой успех на литературном конкурсе, никакая премия на работе, никакая похвала родителей, никакая победа, ничто. Никогда. Не окрасит жизнь так. Не возвысит тебя так.
Я крепко обхватила подушку руками и ногами, она пахла сладко. Как Беккер. Я раз десять поцеловала своё кольцо, воспринимая его почти как обручальное.
Обнимать Беккера. Боготворить его. Больше ничего не нужно.
Мне так повезло, снова приснился он. В этот раз мы были на литературной конференции. Ну не только мы, разумеется, народу было много. Я увидела Беккера как бы издалека. В этом сне я была будто значительно старше, умнее, сдержаннее. Чувства к нему были те же, но я грамотно скрывала их. Сдерживалась, как взрослый, осознанный человек.
Я общалась с кем-то, и Беккер общался с кем-то. Иногда мы смотрели друг на друга, но я не отводила взгляда в судорожном испуге. Мило и вежливо улыбалась Беккеру, а он мне в ответ. Ощущение было, что я ему ровня, что мне не в чем сомневаться, что он вполне может быть со мной… а значит и переживать не стоило.
