Подошла Жужа, завиляла хвостом. Хочет есть. Барбола размочила хлеб в остатках похлебки, вынесла собаке и села за дощатый, вкопанный в землю стол, подперев щеку рукой. Она давно подумывала уйти, но кому нужна пасечница? Наняться в служанки? С ее внешностью ни одна хозяйка в дом не пустит. Остаются харчевни, а там пьяные гости, да и трактирщики с работниками не лучше. Попробуй, удержи их, да так, чтоб тебя в первый же вечер не выставили.
Жужа оторвалась от вылизанной до блеска миски и завиляла хвостом. Хорошо ей! Девушка вернулась в дом, отыскала желтую, праздничную юбку, посмотрела на свет. Пятна и прожженные отлетевшими угольками дырки никуда не делись. Такую на праздник не наденешь, а новую взять негде. Барболка немного подумала и отправилась за материнским платком, таким дряхлым, что даже отец не сумел его пропить. В юности мать была красавицей, жизнь превратила ее в высохший стручок, и с ней будет то же самое, если не хуже. Молодость и красота, они уходят, но пока еще весна!
Барбола потрепала по голове тявкнувшую Жужу и принялась кромсать старенький атлас, вырезая то ли звезды, то ли гвоздики. Приложила к пятнам, получилось даже лучше, чем думалось. Никогда не скажешь, что под черными лепестками прячутся пятна. Девушка бросилась вдевать нитку в иголку – через минуту она вдохновенно шила, напевая о черноглазом витязе.
Темной ночкой встречу я его,
Никому о встрече не скажу.
На дороге слышен стук копыт,
Это скачет милый мой ко мне…
Отец спал, Жужа тоже, гудели предоставленные сами себе пчелы, неистово цвела калина, ветер играл белыми лепестками. Она не пойдет в Сакаци, нечего ей там делать! Пасечница господарю не ровня. И не возьмет она ничего, пусть не думает, что Барбола Чекеи за любым побежит, кто мошной тряханет. Эх, был бы Пал Карои бродягой без гроша за душой или разбойником лесным…
На рассвете милый мой уйдет,
Я его до леса провожу .
Никому о встрече не скажу,
Буду снова темной ночки ждать…
– Барболка!
– Ферек? – Девушка с нескрываемым удивлением уставилась на бывшего жениха.
– Ты браслетами-то не кидайся, – молодой мельник протянул Барболке знакомую вещицу, – мать она того… Зря она.
Девушка отложила шитье и встала. Ферек улыбался, Жужа остервенело крутила хвостом, надеялась на подачку. Выходит, все как шло, так и идет? Ничего не было – ни встречи с седым господарем на дороге, ни песен, ни ссоры с Магной. Она снова невеста Ферека, ей не нужно идти в наймы. Надо только вильнуть хвостом и получить косточку и муженька.
Барболка осторожно взяла браслет, он был теплый, как молоко из-под коровы. Охотнички боговы, как же она не любит парное молоко!
– А что мать говорит?
– Злится, – признался Ферек, – ну да у отца с ней свой разговор. Он-то ее с довеском взял. С того и мельница у нас.
– Вот оно как, – протянула Барболка, не зная, что сказать.
– А с тобой мы так и так окрутимся, – заверил Ферек, – я, чай, не голодранец. Кого хочу, того и возьму.
Он-то хочет, а вот она? Барболка смотрела на статного крепкого парня. Молодой, богатый. Нарядная безрукавка, дорогие сапоги, круглое лицо, русые кудри… Красавец, не красавец, а лучше найти трудно.
– Я так мамаше и сказал, – отрезал Ферек, – так, мол, и так, хоть лопните, а Барболкину рубашку [6] на заборе к Соловьиной Ночке повешу.
– Повесишь, значит? – расхохоталась Барбола. Она сама не поняла, как это случилось, просто запершило в горле, и смех рванулся наружу. Девушка зажимала ладонью рот, кусала пальцы, но остановиться не могла.
