– Да не друг он мне!
Хин мешкал. Не спешил нападать. Олеандр пожелал сунуть руку в карман, чтобы выудить семена дурмана. Но едва пошевелился, шар чернильной мглы ударил в предплечье. Впитался в кожу, отнимая чары.
– Ой! – пискнула Эсфирь.
Проклятие! Дыхание оборвалось. Сознание рывком провалилось во мрак и прояснилось, как бывает при засыпании. Простое движение обернулось пыткой, как если бы Олеандр толкал в гору бревно.
Не сразу, но пальцы нырнули в карман. Семена скользнули в ладонь, и он швырнул их в хина. Поочередные хлопки растревожили ночь, схлестнулись с рыком зверя. Он отскочил, но поздно – облака розоватой пыльцы окружили хина, просочились в разрезы костяного черепа.
Зверь шагнул к Эсфирь. Но ветра одурения качнули его в сторонку. Уронили на останки булыжника.
Чары больше не утекали из тела. Олеандр рванул к Эсфирь. Коснулся её плеча и потащил в лес. Она недолго поддавалась.
– Вы что натворили?! – выскользнула из хватки, стоило хину осесть наземь.
Отпрянула и метнулась к зверю столь резко, что Олеандр опешил.
Вот ведь дуреха! Он кинулся Эсфирь наперерез. Голова кружилась дико, шатало. И всё же он ухитрился её обогнать и встал перед упавшим хином неподвижно, словно вырезанный из дерева.
– Совсем дурная? – слетело с языка первое, что пришло на ум. – Ты на кой к нему в пасть лезешь?
Эсфирь не удостоила Олеандра и взглядом. Немыслимо! Тревога в её глазах – за хина!
Олеандр моргнул. Оглянулся, и кровь загромыхала в ушах, вторя гулким ударам сердца. Непозволительно быстро зверь отошёл от отравления. Постукивая копытом о копыто, он врезался когтями в землю, разогнул спину. Воззрился на них сверху-вниз и выдохнул дымное облако.
– Улетай! – выдали губы Олеандра, пока рассудок перебирал всевозможные пути отхода.
Он пятился, отталкивая Эсфирь.
– Но… – заикнулась она.
– Без «но»!
Клыкастый череп заклацал, выдувая смог. Вспыхнули и затанцевали на когтях хина чёрные витки колдовства.
– Сюда! – Олеандр утянул Эсфирь за булыжник, и в тот же миг над ними просвистел сгусток тьмы.
Раздумья отнимали время, которое и без того не любило, когда его растягивают. Поэтому Олеандр воззвал к чарам, и тепло расползлось по жилам, ощерило листву на предплечьях. Он выбежал к зверю. В повороте ускользнул от сгустка мрака. Напружинился, готовый обороняться.
Хин вдруг понесся на него, дымясь, как выпавшая из костра головешка.
Завитки чар стекли с пальцев Олеандра и впитались в траву, оживили сорняки. Он хотел опутать копыта зверя. Но раньше, чем до этого дошло, отвлёкся на выпрыгнувшую из-за булыжника Эсфирь. Растерялся, не ведая, то ли ему девчонку защищать, то ли с хином бодаться.
Растерялся и поплатился за промедление – когтистая лапа мелькнула перед взором, полоснула по шее. Боль разрядом прошила тело. Кровь хлынула за шиворот, алыми пятнами вспухла на рукаве туники.
– Прекращай! – прозвенел девичий голос в мире, расплывшемся кляксами. – Хватит драться!
Сейчас! Олеандр воззвал к сорнякам. Вняв немому приказу, они удлинились и опутали копыта зверя. Хин глухо зарычал. Дернулся вперёд. Но путы держали крепко. И он рухнул мордой на траву и потерял возможность шевелиться, повязанный от рогов до копыт молниеносно выросшими растениями. Сейчас он напоминал сплетенный из стеблей и листьев холмик, сквозь узкие просветы из которого сочился дым.
– Всё, – Олеандр выпустил воздух из легких и посмотрел на Эсфирь. – Ты жива там?
